Я сделала глубокий вдох и прислушалась к знакомому, радостному биению сердца.
Я есть, я есть, я есть.
Ноябрь 2016.
Русскоговорящая китаянка выкладывает мои фотографии в китайской социальной сети Weibo, где я ненадолго становлюсь локальным феноменом: в комментариях пишут, что я похож на смесь японской фотомодели и мистера Бина.Февраль 2018.
Переписка с известным российским брендом одежды в директе инстаграма (с сохранением орфографии и пунктуации):Привет! Извини, если отвлекаю тебя! Я работаю в бренде ___. Совсем скоро мы хотим провести съемку на обложку нашего первого журнала, где по идее хотим собрать съемочную группу из азиатов. Объясню почему нам это интересно. Всё производство нашего бренда находится в Китае и для первого выпуска хотим передать этот интересный колорит и раскрыть его в полном виде. Я приглашаю тебя на эту съемку в качестве модели на эту съемку. В одном кадре мы планируем собрать примерно 24 человека. Конечно, у нас есть гонорар. Мы заплатим 500 Р за два часа съемки, но так же мы открыты к другим предложениям. Скажи, это интересно для тебя?
привет! у меня есть несколько вопросов:
каким образом я, будучи наполовину корейцем, всю жизнь прожившим в россии, должен «передать» китайский колорит? каким образом съемка, произведенная в россии, должна «раскрыть» его в полном объеме? будет ли указано происхождение моделей, или они предстанут «якобы китайцами» безо всякого объяснения? и если первый номер посвящен производству в китае, почему на обложку вынесены люди, которые носят одежду, а не производят?
Привет! Спасибо большое, что ответил! Передавать именно китайский колорит не нужно, мы приглашаем на съемку азиатов, а ты выглядишь очень круто! Съемка, которую мы проводим пойдет на обложку журнала про наш бренд, который мы планируем к выпуску весной. Нам необязательно подбирать ребят с Китайскими корнями, но все-таки хотим снять азиатов, что бы обложка нашего журнала выглядела мощно, эффектно и что самое главное, имела реальные отсылки к истории нашего бренда.
спасибо, я откажусь.
Май 2018.
Сначала меня не пускают в московский Музей Востока, потому что мой студенческий кино-, а не искусствоведческий, но я настаиваю (говорю, что у меня корейские корни), и меня пускают бесплатно. После того, как я около часа осматриваю экспозицию, в индийский зал врывается школьная экскурсия. Я продолжаю осмотр, но экскурсоводка упрекает меня за то, что я мешаю им. Она требует отойти от витрины и говорит, что я, должно быть, «редко хожу по музеям». В ситуации, когда в Музее Востока экскурсоводка прогоняет посетителя, чтобы показать выставку нетерпеливым белым подросткам, которые хотят поскорее отсюда убраться, меня больше всего возмущает не столько политика идентичности, сколько банальное негостеприимство.Сентябрь 2018.
Перед вылетом я смотрю на фотографии своего единокровного брата в инстаграме: мы с ним похожи, но (пища и климат) он выглядит куда моложе меня. Он часто путешествует, чего я себе позволить не могу — отец никогда не присылал нам денег. Меня не покидает мысль, что где-то там, где угодно, учитывая скорость и частоту его перемещений, живет мой доппельгангер — человек, чью жизнь я мог прожить. Я смотрю на его гладкую кожу, стареющую медленнее, чем кожа белых людей, на красивые пейзажи, на фоне которых он делает селфи, на ряды корейских иероглифов, которые мне неподвластны. Я смотрю на профиль своего брата в фейсбуке и с удивлением замечаю в личной информации, что ему нравятся и женщины, и мужчины. В шутку я представляю себе ситуацию из фильма Пак Чхан-ука — наш инцестуальный роман, который я, зная о нем всё, инициирую, столкнувшись с ним, ничего не знающим обо мне, в любимом ресторане.Октябрь 2018.
На иркутской таможне я кладу в контейнер для проверки доставшиеся мне от отца наручные часы LG с двумя циферблатами, показывающими домашнее и местное время, и старую джинсовку своей матери, оказавшуюся мне впору. В ответ на вопрос о цели посещения я говорю, что еду делать репортаж с кинофестиваля. Однако у меня нет дедлайнов; я никуда не спешу и не пытаюсь никого удивить; я просто пишу. За этот отдых/работу/паломничество я плачу сам (вдобавок моей матери пришлось снять со счета деньги, отложенные на случай смерти моей бабушки). Когда мы приземляемся в Сеуле, сосед в самолете (родился в Корее, летал повидать Россию) спрашивает по-русски, впервые ли я в Корее (я киваю) и куда я лечу («В Пусан, на фестиваль»). Он говорит, это его родной город, но на фестивале он ни разу не был. Перед тем, как попрощаться, он говорит мне: «Добро пожаловать в Корею!» Преисполненный надеждой, что заведу много друзей, я прохожу через паспортный контроль. На протяжении следующих двух недель я не добавляю в фейсбуке ни одного нового друга.