Читаем Дорамароман полностью

На Кузнецком автовокзале продаются предметы первой необходимости: диваны и натяжные потолки. Мы почти приземляемся на один из диванов, но предохранительный знак сообщает, что садиться на диваны с кофе и булочками запрещено. Мы смотрим на свой кофе и свои булочки, разворачиваемся и идем в местное кафе. Там за соседним столиком женщина довольно развязно общается по телефону: «Проклятый семьянин, я пыталась его соблазнить». Мы хихикаем, но я не могу не понять эту женщину.

Вернувшись в автобус, я начинаю думать обо всех мужчинах, которые меня бросили, мужчинах, которым я никогда не нравился или не мог понравиться, — об очаровательных социопатах, отмежеванных от меня расой, классом и сексуальной политикой. Из-за этого мне становится противно, а потом я начинаю еще больше винить себя за то, что заморачиваюсь из-за глупостей, когда нужно менять мир и перекраивать оппозицию «периферия — центр». Находясь в транзитном состоянии между городами и даже целыми культурами (блатняк по радио, перебивающий Fleetwood Mac в наушниках), я мучаюсь сомнениями — кому всё это нужно? Что теперь делать, потеряв по дороге всех режиссеров? Как работать дальше? Ведь я не получу от этой поездки ни копейки — мы пролетели со всеми грантами и делали «Окраину» на чистом энтузиазме.

Под шансонье, какого-то русского Синатру, автобус проезжает мимо Куйбышевского водохранилища, и, пока не видит Ира, я тихо плачу.

Самара, кинотеатр «Художественный»

вы это, со «дном» поосторожнее, вам еще вечером работать

Из переписки с самарцем

Мы прибываем в Самару почти за полночь, доползаем до квартиры Ириной знакомой театроведки, недавно поправившейся от таинственного поволжского вируса, и ложимся спать.

Пробудившись первого марта, я чувствую в костях весну. До вечернего показа мы гуляем по искрящейся самарской набережной, дивимся памятнику Буратино и не менее странному памятнику Чапаеву, восхищаемся местным Герхардом Рихтером, искалякавшим крупными пятнами краски плакаты с изображениями советской действительности, и пьем лучшее в мире пиво в достопримечательной пивнушке «На дне». «Окраину» мы демонстрируем в старейшем кинотеатре города, «Художественном». В его проекционной, сообщает нам будничным тоном одна из сотрудниц, по ночам бродит призрак купчихи. «Путешествие» — хороший фильтр для аудитории: из зала выходит около десяти человек, в том числе дамы в крокодиловых сапогах, сидевшие на первом ряду и хихикавшие над моим выступлением, где прозвучали слова «гомосексуальность», «Олег Сенцов» и «пограничное кино».

Продолжает программу полнометражный фильм «Огонь» (2016). Среди источников вдохновения режиссера Нади Захаровой — мастера черно-белого изображения Ингмар Бергман, Бела Тарр, Форуг Фаррохзад, Франческа Вудман. Захарова тоже метит в зазор между тьмой и светом: камера вглядывается в простые лица, которые по рассмотрении оказываются непрозрачными, в животных, в природу, ищет огонь в земле, в людях, в солнце. По своей эстетике, идейному содержанию и некоторым сюжетным деталям фильм является данью «Ладоням», но если фильм Аристакисяна почти не покидал Кишинева, а в кадре постоянно присутствовали узнаваемые городские маркеры (площади, оживленные улицы), то «Огонь» уводит зрителя на край земли, где воздух готов разорваться молнией, где властвует взгляд ребенка.

Пока что-то тихо умирает внутри зрителей на показе молодой отечественной документалистики, я даю интервью телеканалу «Губерния», где сообщаю, что исследую гендер и сексуальность и выступаю за этническое разнообразие в кинематографе, но этот момент из итогового репортажа вырезают. На следующий день, перед тем как отбыть в Тольятти, мы получаем напутствие от театроведки: «Берегитесь поволжской эболы!».

Разумеется, мы пали ее жертвами.

Тольятти, «Отдел современного искусства»

генрих сравнил тольятти с висконти <…> тип смерть в тольятти

Из переписки с Ирой

Первым пал я: во время лекции у меня поднимается температура. Я еле отвечаю на вопросы, ухожу в другое помещение и укладываюсь на диван. Разделавшись с показом, мы отправляемся на съемную квартиру и обсуждаем проблемы утреннего стояка за ужином с куратором, входящим в список 50 самых влиятельных фигур российского современного искусства.

Утром Ира и куратор уходят по делам, предварительно снабдив меня лошадиной дозой лекарств. Я некоторое время мечусь в бреду, потом выползаю на кухню, чтобы перекусить, листаю новостную ленту, вижу новую песню Лорд, и, пока нагревается сковорода, незаметно для себя начинаю танцевать.

MELODRAMA ЛОРД (2017)
Перейти на страницу:

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство