Дорамароман

Ведьма, фрик, психопатическая бывшая, Лорд не боится показаться отталкивающей или наглой, потому что ей (большая редкость в наше отягощенное виной время) всё равно. Она танцует, как паук, появляется на шоу Джимми Фэллона с ветками, имитирующими павлиньи перья, признается в любви луковым кольцам, и всё это не кажется очередным маркетинговым ходом, продающим аутентичность. Лорд берет слушателя за руку, как на идиотских #takemyhand фотографиях, и отправляется с ним в синестетическое путешествие по закоулкам любовной скорби, адский сорокаминутный трип наискосок по многомесячному заживлению ран. Надев наушники, мы, ведомые ее интенсивным контральто, несемся по ухабистому акустическому пространству, нарушая все правила дорожного движения, мимо всех цветов неонового города: яростного красного (стрельба в Melodrama), бесплодного черного (лязгающий металл в кульминации Hard Feelings), отрешенного фиолетового (фортепианные баллады Liability и Writer in the Dark), пока не брезжит освободительный зелёный (хаусное пианино в Supercut). В мире, когда непонятно, наступит ли завтра, когда герои мрут как мухи (All of the heroes fading, — поет она про Принса, Боуи, Леонарда Коэна), важнейшим становится альбом, посвященный нигилистской, всепобеждающей энергии молодости, показывающий, как меняется мир из «континентов и машин, сцен и звезд», а поп-музыка превращается из полноценных песен в заметки на айфоне, втихаря набросанные во время переездов.

На следующий день я сообщаю Косте Бушманову из черной литой «Шкоды»: «Мы через буран мчим в Челны», на что тот отвечает: «Здорово», и объявляет, что слишком занят и не приедет. Мы переглядываемся с Ирой: «Я уже начала теряться в пространстве и времени, — говорит она с заднего сиденья, — сейчас мы заснем и проснемся в Нижнем». В новостях сообщают, что мужчина вызвал BlaBlaCar, а когда приехал на место встречи, то понял, что его повезут на тепловозе.

Набережные Челны, платформа МЕТРО

— У моего мужа черный пояс по айкидо, я и сама тренируюсь!

— А что, в Челнах без черного пояса не стоит выходить на улицу?

Из личной беседы с жительницей Набережных Челнов

Мы прибываем за 15 минут до начала, и перед выступлением я успеваю схватить кусок национального пирога.

Программу завершает «Яма» Елены Гуткиной и Генриха Игнатова (2015): основное повествование, снятое в цвете, контрастирует с сепией старых снимков, открывающих фильм и создающих ощущение утраты. «Яма» повествует об одном дне из жизни болгарской деревни и скорбящей семье. Несмотря на то, что множатся листки с трауром (болгарские уличные некрологи, расклеенные по всей деревне), жизнь продолжается: пасутся овцы, звонит колокол, женщина раскатывает тесто, жестокий и нежный ребенок бьет и тискает собаку.

На время показа мы с Ирой сбегаем есть учпочмаки и бишбармаки и пить бугульму, и я не могу поверить, что всё закончилось. Мы возвращаемся, долго общаемся со зрителями и не менее долго с ними прощаемся, потому что они не хотят, чтобы мы уходили. Нам жмут руки, говорят спасибо, кормят, укладывают спать, обнимают на прощание, просят приезжать еще и добавляют в друзья. Я отказываюсь ото всех сомнений и понимаю, что всё было не зря.

Март 2017 / Young Theatre Fashion Weekend / Москва, Боярские палаты СТД РФ

I wish I could get my things and just let go

I'm waiting for it, that green light, I want it[93]

Лорд. Green Light

Едва вернувшись в Москву, я читаю две лекции на уикенде театральной моды, где вторую жизнь обретают дипломные проекты недавних выпускников художественных факультетов. Одна из лекций посвящена футуристическим костюмам Александры Экстер для «Аэлиты» Якова Протазанова, другая — роскошным нарядам из самой прекрасной истории болезни, «Горьких слез Петры фон Кант» Райнера Вернера Фассбиндера. Меня уже тошнит от фильмов, я как будто создан из них, и, чтобы расслабиться, я надираюсь дешевым шампанским. Я не помню ни того, как меня посадили в такси в половину первого ночи, ни того, как машина встала на красном на Проспекте мира, ни того, как я дал себе собственный зеленый и выскочил наружу. Я пришел в себя в три часа ночи на одной из стоянок неподалеку от «Олимпийского», целый и невредимый, без рюкзака и шарфа. Я не знаю, что делал на протяжении этих двух часов (меня — «Загадочная кожа» Араки — похитили инопланетяне?), как не знает никто, и почему-то не хочу знать. Эти часы навсегда останутся только моими и ничьими больше, и они — одни из самых свободных в моей жизни.

III. quadrillage

10. debusante