Дорога

Мороз оледенил дорогу.
Ты мне сказал: «Не упади»,
И шел, заботливый и строгий,
Держа мой локоть у груди.
Собаки лаяли за речкой,
И над деревней стыл дымок,
Растянут в синее колечко.
Со мною в ногу ты не мог
Попасть, и мы смеялись оба.
Остановились, обнялись…
И буду помнить я до гроба,
Как два дыханья поднялись,
Свились, и на морозе ровно
Теплело облачко двух душ.
И я подумала любовно:
— И там мы вместе, милый муж!

Январь 1918. Москва

«Над дымным храпом рысака…»

Над дымным храпом рысака
Вздымает ветер облака.

В глухую ночь, в туманы, в снег
Уносит сани легкий бег.

Ни шевельнуться, ни вздохнуть —
Холодный воздух режет грудь.

Во мраке дачи и сады,
И запах снега и воды.

О, пожалей, остановись,
Уйми коней лихую рысь!

Но тверже за спиной рука,
Все громче посвист ямщика,

Все безнадежней, все нежней
Звенят бубенчики коней, —

И сумасшедшая луна
В глазах твоих отражена.

1915

«Алексей — с гор вода!..»

Алексей — Человек божий,

с гор вода.

Календарь, 17 марта

Алексей — с гор вода!
Стала я на ломкой льдине,
И несет меня — куда? —
Ветер звонкий, ветер синий.

Алексей — с гор вода!
Ах, не страшно, если тает
Под ногой кусочек льда,
Если сердце утопает!

1918

«Вторая неделя поста…»

Вторая неделя поста,
А здесь уж забыли о стужах.
В деревьях сквозит чернота,
И голубь полощется в лужах.

А в милой Москве еще снег,
Звон великопостный и тихий,
И санок раскидистый бег
В сугробах широкой Плющихи.

Теперь бы пойти на Арбат
Дорогою нашей всегдашней!
Над городом галки кричат,
Кружа́т над кремлевскою башней.

Ты помнишь наш путь снеговой,
Счастливый и грустный немножко,
Вдоль старенькой церкви смешной, —
Николы на Куриих Ножках?

Любовь и раздумье. Снежок.
И вдруг, неожиданно, шалость,
И шуба твоя, как мешок…
Запомнилась каждая малость:

Медовый дымок табака,—
(Я к кэпстену знаю привычку),—
И то, как застыла рука, —
Лень было надеть рукавичку…

Затоптан другими наш след,
Счастливая наша дорожка,
Но имени сладостней нет —
Николы на Куриих Ножках!

Март 1919. Одесса

«Звенел росою юный стих мой…»

Звенел росою юный стих мой
И музыкой в семнадцать лет.
Неприхотлив и прост поэт,
Воспламененный первой рифмой.

Но лишь хореи золотые
Взнуздали жизнь, — она мертва!
Окаменев, лежат слова,
Всем грузом плоти налитые.

И все бессильнее закреп
Над зыбью духа непослушной.
О слово, неподвижный склеп,
Тебе ль хранить огонь воздушный!

Март 1919. Одесса

Болезнь