Дорога

Гром, старый гром обыкновенный
Над городом загрохотал.
— Кустарщина! — сказал военный,
Махнул рукой и зашагал.

И даже дети не смутились

Блеснувших молний бирюзой.
Они под дождиком резвились,
Забыв, что некогда крестились
Их деды под такой грозой.

И празднично деревья мокли

В купели древнего Ильи.
Но вдруг завыл истошным воплем
Сигнал тревоги, и вдали

Зенитка рявкнула овчаркой,

Снаряд по тучам полыхнул,
Так неожиданно, так жарко
Обрушив треск, огонь и гул.

— Вот это посерьезней дело! —

Сказал прохожий на ходу,
И все вокруг оцепенело,
Почуя в воздухе беду.

В подвалах затаились дети,

Недетский ужас затая.
На молнии глядела я…
Кого грозой на этом свете
Пугаешь ты, пророк Илья?

«А муза не шагает в ногу…»

А муза не шагает в ногу, —
Как в сказке, своевольной дурочкой
Идет на похороны с дудочкой,
На свадьбе — плачет у порога.

Она, на выдумки искусница,

Поет под грохот артобстрела
О том, что бабочка-капустница
В окно трамвая залетела,

О том, что заросли картошками

На поле Марсовом зенитки
И под дождями и бомбежками
И те и эти не в убытке.

О том, что в амбразурах Зимнего

Дворца пустого — свиты гнезда
И только ласточкам одним в него
Влетать не страшно и не поздно,

И что легендами и травами

Зарос, как брошенная лира,
Мой город, осиянный славами,
Непобежденная Пальмира!

«Этот год нас омыл, как седьмая щелочь…»

Этот год нас омыл, как седьмая щелочь,
О которой мы, помнишь, когда-то читали?
Оттого нас и радует каждая мелочь,
Оттого и моложе как будто бы стали.

Научились ценить все, что буднями было:

Этой лампы рабочей лимит и отраду,
Эту горку углей, что в печи не остыла,
Этот ломтик нечаянного шоколаду.

Дни «тревог», отвоеванные у смерти,

Телефонный звонок — целы ль стекла? Жива ли?
Из Елабуги твой самодельный конвертик,—
Этих радостей прежде мы не замечали.

Будет время, мы станем опять богаче,

И разборчивей станем и прихотливей,
И на многое будем смотреть иначе,
Но не будем, наверно не будем счастливей!

Ведь его не понять, это счастье, не взвесить!

Почему оно бодрствует с нами в тревогах?
Почему ему любо цвести и кудесить
Под ногами у смерти, на взрытых дорогах?

«По радио дали тревоги отбой…»

По радио дали тревоги отбой.
Пропел о покое знакомый гобой.
Окно раскрываю, и ветер влетает,
И музыка с ветром. И я узнаю

Тебя, многострунную бурю твою,

Чайковского стон лебединый, Шестая, —
По-русски простая, по-русски святая,
Как родины голос, не смолкший в бою!

«Непредвиденный случай…»