Дорога

Воды в ключе – с гулькин нос. Присмотрелся: вроде движется, течет, уходя в бетонную трубу под дорогой. Плюнул в воду, чтобы убедиться, что она проточная. Из тележки принес кусок ткани и пластмассовую банку, и обмотал горлышко банки, и опустил ее в воду, и ждал, пока наполнится. Поднял мокрую банку вверх, посмотрел на свет. Вроде пить можно. Снял тряпку и дал банку мальчику:

– Пей.

Мальчик отхлебнул и протянул банку отцу.

– Ну что же ты, пей еще.

– Пап, твоя очередь.

– Ладно.

Сели и процедили воду от пепла. Пили, пока чуть не лопнули. Мальчик развалился на траве.

– Нам пора.

– Я так устал.

– Знаю.

Сидел и смотрел на сына. За последние три дня у них крошки во рту не было. Еще дня два – и совсем ослабеют. Взобрался по откосу прямиком через камыш проверить обстановку на дороге. Темная, черная, на открытом пространстве сливается с землей. Ветры унесли с собой пепел и пыль с поверхности дороги. В прошлом – плодородный край. А теперь – никаких признаков жизни. Эту часть страны он уже не знал. Названия городов и рек для него – пустой звук.

– Ну, пошли. Нам пора.

На обоих напала невероятная сонливость. Уже не раз такое случалось: засыпали прямо в пути, распластавшись на дороге, словно жертвы автомобильной катастрофы. Сон смерти. Так и сейчас. Сел, выпрямился, потянулся за револьвером. Встал. Стоял в свинцовом мареве, опершись локтями на ручку тележки, рассматривал дом в поле, приблизительно в миле от них. Мальчик его первым заметил. Сквозь занавес гари то появлялся, то пропадал из виду. Дом-призрак из страшных снов. Не отрываясь от тележки, посмотрел на сына. До дома не так-то просто добраться. Одеяла придется тащить на себе. Тележку спрятать в укромном месте. Дойти-то они дойдут, пока светло, а вот обратно…

– Надо бы его осмотреть. Ничего не поделаешь…

– Не хочу.

– Столько дней без еды…

– Я не голоден.

– Нет, ты просто умираешь с голоду.

– Я не хочу туда идти, папа.

– Там никого нет. Я уверен.

– Откуда ты знаешь, что там никого нет?

– Знаю, и все.

– Там может кто-нибудь быть.

– Никого нет. Все будет нормально.

Закутавшись в одеяла и прихватив с собой только револьвер и бутылку с водой, побрели по полю. Поле – вспаханное, с пучками соломы в бороздах, со следами пахоты. По бороздам видно – распашка шла с востока на запад. После недавнего дождя земля пружинила под подошвами, и он шел, внимательно глядя себе под ноги. Не прошло и пяти минут, как нашел наконечник стрелы. Плюнул на кончик, и обтер о штанину, и отдал стрелу сыну. Из белого кварца, в идеальном состоянии, будто только вчера сделана.

– Здесь их много. Смотри вниз и найдешь.

Сам нашел еще две. Из серого кремня. Следом нашел монету. Или пуговицу. Сильно окислилась, не разобрать. Ковырнул ногтем. Все-таки монета. Достал ножик и с предельной осторожностью стал соскребать ярь-медянку. Монета-то испанская… Стал звать мальчика, который уже далеко ушел вперед, а потом глянул на мрачную местность вокруг и серое небо, и бросил монету, и поспешил вслед за сыном.

Стояли перед домом, разглядывали. Гравийная дорожка, заворачивающая на юг. Кирпичная терраса. Лестницы по бокам, взлетающие к портику с колоннами. За домом – кирпичная пристройка, когда-то, наверное, служила кухней. За ней – бревенчатый домишко. Отец только сделал первый шаг вверх по лестнице, как мальчик потянул его за рукав.

– Давай подождем?

– Ну хорошо. Только учти, быстро темнеет.

– Знаю.

– Хорошо.

Усевшись на ступеньки, смотрели вдаль. Отец сказал:

– Здесь никого нет.

– Кажется, нет.

– Ты все еще боишься?

– Да.

– С нами ничего не случится.

– Хорошо.

Поднялись по ступеням на широкую, выложенную кирпичом террасу. Входная дверь выкрашена в черный цвет, приоткрыта, в проем вставлен шлакоблок. Ветром внутрь нанесло кучу сухих листьев и травы. Мальчик схватил его за руку.

– Папа, почему дверь открыта?

– Ну, открыта. Скорее всего, уже не первый год. Возможно, хозяева открыли, когда вытаскивали вещи.

– Давай подождем до завтра.

– Не бойся. Только посмотрим, и все. Пока еще светло. Если нам ничто не угрожает, попробуем развести костер.

– Но в доме не останемся, правда?

– Не хочешь – не останемся.

– Хорошо.

– Хочешь, водички попьем?

– Давай.

Достал бутылку с водой из бокового кармана куртки, и открутил пробку, и смотрел, как мальчик пьет. Потом отпил сам, закрутил пробку и взял мальчика за руку, и они вошли в темный вестибюль. Высокие потолки. Заграничная люстра. В последних лучах солнца высокое венецианское окно на площадке ведущей на второй этаж лестницы отбрасывает удлиненную расплывчатую тень на стену.

– Нам же необязательно идти наверх, правда, пап?

– Нет. Может, завтра.

– После того как убедимся, что нам ничто не угрожает?

– Да.

– Ну хорошо.

Вошли в гостиную. Под слоем зернистого пепла проступают очертания ковра. Мебель накрыта чехлами. Светлые пятна на стенах там, где когда-то висели картины. В комнате по другую сторону от вестибюля – рояль. Их собственные отражения в тонком замутненном стекле окна. Вошли и замерли, вслушиваясь. Ходили из комнаты в комнату, словно привередливые покупатели. Сквозь высокие окна смотрели, как темнеет на улице.