Да, бежишь не след в след, а с разрывом метра с два. Когда тащить «максим» собрались, сапер сказал, что надо пореже после него идти, метра так в три или чуть больше, так как тяжело. Нет, стоп, это был уже второй штурмовой мостик. Да, саперы его делали быстро. Собирали прямо на воде, метра три-четыре в минуту, а потом соединяли. Четко ребята поработали. Потом говорили, что этот комплект может и под плотики пойти, просто будет не сплошная лента, а куски его – паромчики. Можно пулемет, можно миномет перевозить. Вот лошадь вроде нельзя, так как она тряского мостика боится и взбрыкнуть может, вылетев за настил.
Наступали, конечно, не только мы. Видимо, подошли из резерва несколько дивизий, вот они и ударили, и даже авиация нашлась, не только немцы над городом летали. Даже группа ополченцев участвовала, дня два я их видел. Нужные люди. Вот откуда нам, нездешним, знать, что за улица Двадцатилетия Октября? А она к дамбе спускается. А еще там несколько улиц с названием «гора». А кого же это гора была? Не то кузнецов, не то каких-то других, что с металлом работают. Улица Серго была, кажется, еще и Фрунзе. Ну и разные переулочки с простыми названиями типа Банный, Кленовый и Яблочный. Нет, вроде как Банного не было. Чего он мне тогда вспоминается? Ну, пусть не будет его там. Как-то все не очень хорошо отложилось в памяти, лучше бы сначала то, потом это, а после третье, четким порядком и в той же последовательности, но не вышло.
Смесь получилась: этот мостик и проклятая лягушка, потом немецкая траншея, к которой бежал и боялся подорваться на мине, потом немецкая каска, по которой я врезал прикладом со всей широтой натуры. Что было дальше? Вроде бег по ходу сообщения, кидая по пути трофейные гранаты. Я-то знал, как из них шнуры выдергивать, спасибо интернету, а Федя Крошкин, что у меня шел за спиной, как выяснилось, не ведал, потому кидал просто так. Немцу тоже некогда разглядывать, он и отпрыгивал за поворот, а нам в итоге то и надо было – сами до него добежали, и насаживается немец на штык, когда снова дернется обратно.
А в том переулке, что я счел Банным, меня чуть не прибило. Наша мина упала недолетом и прямо под яблоню, где я устраивался. В общем, на меня свалились и яблоня, и яблоки, а были они райскими, то есть такими мелкими и кислючими, которые люди так просто не едят, а из них варенье варят или самогон гонят… Я потом долго вытаскивал сучки, опилки и яблоки откуда мог. Пара яблок даже за обмотки завалилась. Увы, сапог тогда не было – где-то пропали между Корочей и Воронежем. Выдали мне ботинки, и восстанавливал я уроки Островерхова, как обмотки наматывать. Хороший был дядька, а что с ними стало – сплошная тьма истории. Ну и горелой взрывчатки нанюхался, в мине ее с полкило, так что духу от нее много, да и глаза ест не хуже разных баллончиков, популярных в наше время. Но водой поплескал на глаза, и хуже не стало.
…Удара немцы явно не ждали, и сразу пошло неплохо, хотя и с потерями. Но подъем был душевный, такой, что давно не ощущал, да он не только у меня чувствовался. Наш политрук роты попал под очередь пулемета, его вынести хотели, а он: дескать, не надо, вперед, прорвемся в центр, а я пока так полежу. Вернулись позднее – умер уже от ран. Может, если бы потащили к медикам, то и жив был бы, но ощутил он, что наша берет, и на себя махнул рукой – все для Победы! И жизнь свою – тоже.
Так что плохо у меня августовские бои отложились. Воспоминаний много, но как-то кусками, как лоскутное одеяло бабушкино, только одеяло-то бабушка сметала воедино, а у меня оно все никак не сойдется в целое.
Больше всего потерь было в первые четыре дня, когда отделение ополовинилось. Да и среди оставшихся многие просто не ушли к медикам. Командир отделения чем-то в голову получил, да так, что каска еле налезала на бинты. Трофим Мишков тоже уходить отказался, хотя ударили его штыком в бок. Вот это он зря делал, но на своем настоял, и рана так у него и зажила. А мы его перевязывали. Наши пулеметчики от близкого взрыва аж оглохли, но тоже остались в строю. На меня это долбаное дерево свалилось, потом фонарь под глазом в рукопашной, еще эта вот царапина на руке, которую получил от осколка, и поясницу ободрал обо что-то. Но, ей-ей, не помню, чем это меня – или в двухэтажном доме осколком гранаты, или когда я через забор перелезал… Да, мы не уходили, но вроде как у меня и раны, и все остальное не тяжелое, а силы они тоже пьют. Побежишь в обход, перепрыгнешь через забор, а приземлился – и больно станет той самой пострадавшей пояснице, да и другим местам тоже.