Дорога дней

И жильцы перестали платить тикин Грануш за квартиру. Вместо этого каждый месяц всем раздавали синенькие листочки, на которых было написано, сколько платить, и которые сестрица Вергуш называла «квитанцами». Она собирала квартплату и, надев новое платье, относила куда-то деньги. Газар посмеивался над женой:

— Видал, Месроп, государством управлять стала! Вот тебе и дочка Гурихана!..

Последствия этих событий были удивительны. Во-первых, в нашей семье расходы увеличились на один рубль и пять копеек в месяц, потому что столько мы платили «управдому», сестрице Вергуш, и, помимо этого, отец продолжал ежемесячно отдавать тикин Грануш пять рублей за квартиру.

Мать протестовала, Зарик сердилась, Газар, не стесняясь, называла отца бестолковым, а отец качал головой и убежденно говорил:

— Нет, братец, не могу я так — стыд под каблук, а совесть под подошву: хорош ли, плох ли, а все же это он дал мне и дом и кров.

Еще смешнее обстояло дело с фруктовым садом на нашем дворе. После того как дома стали государственными, Газар объявил:

— И бахча нынче «фондовская».

Несмотря на жалобы и проклятья тикин Грануш, он по собственной инициативе разделил сад на равные участки и раздал их жильцам. Тикин Грануш и Анник он великодушно предоставил участок под их окнами — клочок земли, где росли два куста сирени, несколько кустов винограда и одно персиковое дерево.

Тутовое дерево перешло в собственность нашего соседа Хаджи, и тут обнаружилось что-то новое в его характере.

Никогда раньше Хаджи не слыл скупцом. Часто я сам видел, как в кофейне черного Арута он, правда нехотя, с ворчанием, но платил за выпитый всеми кофе, за выкуренный кальян. А получив тутовое дерево и небольшой кусок земли, Хаджи вдруг изменился. Первым делом он потребовал, чтобы Газар убрал свою тахту из-под дерева:

— Србун там лук хочет посадить…

Все возмутились, а Газар гневно бросил:

— Ну и ну! Новый Рапаэл объявился на нашу голову!

Однако, вняв упрекам окружающих, Хаджи поставил под тутовым деревом свою тахту, покрыл ее карпетом и великодушно позволил сидеть на ней. Но как владелец обеспечил за собой право большую часть года, почти до самой зимы, спать во дворе на этой тахте. В результате Хаджи стал соревноваться с моим отцом «по части простуды».

Мой отец отказался от участка. Он уверял, что сил его на это не хватит, но все понимали, что просто в его голове никак не укладывается понятие о «фонде».

Во дворе начались перепалки. Управдом, сестрица Вергуш, у которой детей было мал мала меньше, считала, что сад надо поделить «по количеству душ». Вдова Врама, Эрикназ, время от времени роняя слезу, упрекала ее:

— А еще управдом! И не стыдно тебе? Разве мы виноваты, что у нас одна душа умерла?

А Грануш посадила лук на участке Мариам-баджи и Каринэ и то и дело прохаживалась меж грядок, надеясь, что Мариам-баджи или Каринэ что-либо скажет и уж тогда-то она отведет душу.

А Мариам, как нарочно, громко говорила:

— Не беда! Что ссориться — каждый день ведь лицом к лицу. Эко дело лук — за копейку два пучка дают…

Примирительный тон баджи еще больше бесил Грануш, и она начинала сыпать проклятьями:

— Чтоб у того, кто мой дом разрушил, господь крышу провалил! Чтоб из него дух вышибло, в гробу мне его увидеть!..

В таких случаях моя мать начинала плакать, Зарик сердилась, Газар пыхтел.

Только в присутствии товарища Сурена, или, как Грануш его называла, этого «змеиного отродья», она сдерживалась.

Одним словом, «инициатива» Газара обернулась для жителей нашего двора сущим бедствием. И, что самое смешное, ничего, кроме луковых грядок тикин Грануш, больше посажено не было, а керосинщик Торгом, которого теперь все уже звали уста Торгом, как-то упрекнул Газара:

— Придумал тоже — делить…

Не знаю, то ли слова Торгома подействовали, то ли что еще, но интерес к участкам остыл.

Сад, как и прежде, остался за тикин Грануш, только Хаджи оставил за собой право спать на тахте под тутовым деревом и простуживаться сколько душе угодно.

ПЕРЕМЕНЫ В КВАРТАЛЕ

Перемены происходили не только на нашем дворе, но и во всем квартале.

Жестянщик Адам организовал артель — дело совершенно непонятное, особенно моему отцу.

— Э-э, братец, — говорил отец Газару, — родные братья и то не уживаются, как же это они друг с другом ладить будут?

— Чего там, уживутся, вместе будут молотками постукивать, вместе и деньги делить будут, — отвечал Газар.

— Скажешь тоже! — тянул отец. — Одно дело Адам — в день пять ведер мастерит, другое — Торос: этот лентяй и одного-то не сделает…

Газар ничего не мог возразить и, чтоб отделаться, говорил:

— Э-э, тебе что, своих забот мало?

Одним обстоятельством, однако, все были довольны.

В квартале стало тише, и люди говорили:

— Благословен будь отец Адама, наконец-то поспокойнее стало!