Читаем Дорога издалека (книга первая) полностью

В тот день дотемна сидел я на откосе железнодорожного пути, в тесном кругу кавалеристов одного из эскадронов Дагестанского полка. Впервые за много лет разговаривал на родном языке. В Дагестане почти все понимают по-кумыцки, а это язык, близкий нашему. Угрюмые бородачи в косматых бурках и папахах сначала неохотно задавали вопросы, казавшиеся мне совсем наивными. Правда ли, что в Петрограде резня, безвластие, что Временное правительство предает страну и армию немцам, что большевики — вражеские шпионы?

Я рассказывал только правду — это и было самой лучшей агитацией, которая разоблачала провокационную ложь генералов. Поведал я и о своей судьбе. Во всем эшелоне беседовали с кавказцами мои товарищи — солдаты-агитаторы. К вечеру эскадрон единодушно постановил: оружия против питерцев не поднимать.

Подобные резолюции принимались во всех частях и подразделениях. Стычка у Антропшино была единственной — в других местах всюду обошлось без выстрела, без капли крови. Корниловский мятеж выдохся. Революция была спасена.

Наступила осень. От Александра Осиповича, от большевиков у себя в полку я слышал: дни Временного правительства сочтены. Власть в столице постепенно переходила в руки Военно-революционного комитета. В полку командир и офицеры на деле уж ничем не могли распоряжаться — верховодил комитет, а в нем большевистское ядро.

Никита Воробцов неделями отсутствовал в казарме — учил своих красногвардейцев с «Дизеля». Я постоянно замещал его в ротком комитете. Приезжая домой, редко виделся с Александром Осиповичем — он работал теперь в штабе Красной гвардии Невского района. Арина Иннокентьевна хворала — горестная весть о гибели младшего сына свалила старушку. Мне хотелось чаще бывать дома, но не удавалось — нужно было держать солдат наготове, этого требовал от полка Военно-революционный комитет. Реакционеры явно готовили новую корниловщину, теперь главную ставку делали на петроградских юнкеров, добровольцев-офицеров, еще на женский и ударные батальоны «смертников».

— Подбери, Коля, команду из надежных солдат, — сказал мне как-то в начале октября Василькевич. — Скоро заварится каша… Держи связь с Вороновым, по сигналу примкнешь к его красногвардейцам.

…И вот приблизился этот день — осенний, сырой и холодный, как обычно в эту пору на берегах Невы. Мы уже знали: в городе началось восстание, Временное правительство не в силах удержать власть. Утром 24-го Василькевич связным вызвал меня в штаб:

— Давай, Коля, в ружье своих! На поезд — и к Воробцову.

— Начинаем?

— Уже и конец недалеко.

Из нашей роты набралось человек тридцать. Сводные отряды остальных рот направились на другие заводы, в районные штабы Красной гвардии. А мы — на «Дизель». Оказалось, у Воробцова тут грозная сила: сотни две красногвардейцев на грузовиках, с пулеметами. Я выстроил своих солдат у ворот завода, на берегу Большой Невки, доложил Воробцову по всей форме.

— Вольно! — скомандовал он, улыбаясь сквозь отросшие усы, и крепко пожал мне руку. Потом я завел отряд на заводской двор и распустил. Солдаты стали знакомиться с красногвардейцами, закурили, разговорились. Настроение у всех было приподнятое. Даже те, кто постарше, горели желанием — поскорее в бой, о молодых и говорить нечего. Из штаба приказали: ждать, быть готовыми к выступлению.

Однако до ночи других распоряжений не поступало. Нас разместили на ночлег в конторе завода, из районного штаба прислали походную кухню с обедом. Под утро все, кроме дневальных, спали кто где, завернувшись в шинели. Часов в шесть пришел Воробцов:

— Подъем, братва!

Оказалось, уже и чай горячий привезли. Встали мы, подкрепились. Туманное утро, моросит холодный дождь. Но думалось в ту пору, что день этот войдет в историю человечества.

Только мы позавтракали — приказ:

— Отряду «Дизеля» двигаться к Марсову полю!

Живо натянули шинели, расхватали винтовки — и по грузовикам. Вдоль набережной поехали на Троицкий мост и дальше, к тем самым братским могилам, у которых митинговали совсем подавно, в мае. Сейчас говорить будут наши винтовки.

Двери в будущее — настежь!

Почти до сумерек сидели мы возле костров — ждали, волновались. Марсово поле превратилось в гигантский военный лагерь, то и дело подходили, подъезжали на грузовиках и трамваях новые отряды красногвардейцев и солдат, катились броневики, на набережную высаживались с катеров матросы.

Обстановку нам объяснили сразу: штаб восстания в Смольном, силы Временного правительства почти отовсюду вытеснены, в их руках только Зимний дворец и штаб округа. Там — юнкера, офицеры, «ударники» с броневиками, пулеметами, орудиями. Пока идут переговоры, по, похоже, придется брать дворец штурмом.

Скорей бы! У каждого из нас буквально чесались руки, все теперь чувствовали: момент решающий. Уверенность в победе была полной, а потому о смерти не думалось. Да разве смертью испугаешь фронтовика? Едва стемнело, передали приказ: тушить костры, стягиваться на набережную и к Миллионной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза