Дорога издалека (книга первая)

Стемнело, падал снег, с залива тянуло гнилым ветром. Местность постепенно переходила в широкую низменность. Командир сводного батальона, поручик нашего полка, приказал остановиться, рыть окопы. Меня с десятком солдат направил на крап левого фланга: ночью мы должны были выдвинуться вперед. Оттуда, со стороны Варшавской линии, могли появиться казаки Краснова. Мы не надеялись встретить врага до подхода к железной дороге, однако просчитались. Когда в полной тьме достигли цепочки телеграфных столбов, внезапно мозглую тьму расколола пулеметная очередь, пламя выстрелов, казалось, ударяло прямо нам в глаза.

— В цепь! Ложись!.. — успел скомандовать я своим разведчикам и в тот же миг ощутил сильный удар в грудь, с правой стороны. Потом все заволокло горячим туманом.

Очнулся в военном госпитале. Знакомое, на всю жизнь памятное ощущение — я как будто возвращаюсь к жизни из потустороннего мира. Опять, как после первого ранения, я был весь туго забинтован, шевелиться почти не мог. То и дело погружался в тяжелый сон с путаными видениями. В те дни, однако, мне редко мерещились родной дом на Амударье, мои сородичи и односельчане, любимая Донди. Гораздо чаще в сознании вставали картины только что пережитого: костры на Марсовом поле, солдаты, матросы и красногвардейцы, ждущие приказа атаковать Зимний дворец… Канонада, от которой содрогается мостовая… Мы бросаемся на штурм, стреляем, на бегу перезаряжаем винтовки… Темные высокие комнаты, с грохотом падают и разбиваются какие-то кувшины… Дым, вспышки выстрелов, торжествующий крик из сотен глоток… Победа! Но я еще куда-то порываюсь — не все враги уничтожены… Тут я просыпался от острой боли в незаживающей ране.

Александр Осипович впервые навестил меня лишь через неделю после того, как я окончательно пришел в себя.

— Коля, милый, опять угораздило тебя!.. — с грустью покачал он головой, остановившись перед моей койкой. — В такие дни… Да, ты, наверное, не слыхал: отогнали Краснова, уже и след простыл. Ушли казаки, к себе на Дон подались.

— Значит, победа? — пожимая ему руку, спросил я.

— Да, наша взяла! Ленин от имени правительства обратился к немцам: дескать, немедленный мир. Слышно, переговоры начнутся скоро. Ну, в Питере — все на новый лад. Больше нет офицеров, князей, графов. Равенство всех граждан, без всяких привилегий. Землю — крестьянам без выкупа! Что ни день, то новый декрет. Наше время пришло, Никола, живей поднимайся на ноги!

«Придет наше время!» — в тот же миг вспомнились давнишние слова моего деда.

— Право, Коля, — продолжал Богданов. — Ждем тебя. Считай, ты один у нас со старухой и остался…

— От Топи что-нибудь получили?

— Дошли вести, от наших питерских. В октябре писали: у них на Румынском фронте офицерье, корниловцы разогнали солдатские комитеты, А Тонюшка членом корпусного комитета, от лазаретных своих. Ну, в общем, пришлось ей с товарищами скрыться, вроде в подполье уйти. Где она теперь — неведомо…

— Александр Осипович, а что в Туркестане, в Бухаре?

— Ты разве еще не слыхал? Да и я тоже хорош. Еще первого числа в Ташкенте закончились бои, наша взяла, Советская власть объявлена во всем Туркестане. Про Бухару — ничего. Видно, не дошел еще черед.

Навещал меня Богданов редко. Ему хватало работы, еще с сентября он был членом Совдепа Невского района, возглавлял секцию труда. Службу на железной дороге пришлось ему оставить. Арина Иннокентьевна хозяйничала по дому, здоровье у нее пошатнулось. Всего только раз навестила она меня.

Дела у меня, между тем, пошли плохо. Оказывается, из того короткого боя, где я был ранен, товарищи вынесли меня только до нашей линии наспех вырытых окопов; эвакуировать дальше в тыл не могли. Пришлось лежать на холоде, в сырости. Образовалось нагноение: какие-то нервы застудились. И теперь у меня начался воспалительный процесс — сказывалось первое ранение, в германскую войну. Весь ноябрь и декабрь пролежал я в госпитале на Суворовском, неподалеку от Смольного.

Навестили меня и товарищи по запасному полку. От них я узнал о судьбе Василькевича, погибшего на юге. А Никита Воробцов, оказывается, был вторично ранен в стычке с казаками Краснова, даже угодил к ним в плен. Офицеры едва не зарубили его — казаки не дали. После этого, когда началась демобилизация, Никиту в госпитале уволили одним из первых. Уехал к себе в Подмосковье, даже не долечившись. Демобилизация шла полным ходом, и вскоре мне сообщили: Староладожский запасной полк больше не существует.

Дела мои медленно пошли на поправку, однако врачи вынесли категорический приговор: к военной службе не годен. Во всяком случае, на долгое время. Должен всячески беречься, избегать тяжелых нагрузок. Иначе — новое осложнение, а там, пожалуй, и врачи не помогут…