Дорога издалека (книга вторая)

Самым оживленным местом тогдашнего города Керки были улочки в районе Орда-базара. Базар этот еще называли Мердикер-базаром, оттого, что нанимали здесь поденщиков — мердикеров и на нем всегда толпились люди из аулов либо городские бедняки, предлагая по дешевке силу своих рабочих рук. Сделку заключали тут же, на месте. Как раз в начале двадцать второго года на Орда-базаре даже открылась биржа труда, и с этих пор нанимать работников помимо нее было запрещено. Правда, этот запрет многие обходили — чтобы не платить налога. Рядом с биржей, в добротном доме из жженого кирпича, что выстроил для своего склада и магазина предприимчивый купец-армянин, разместилась окружная ЧК, тут же и милиция. Потому народу теперь в этих местах всегда толпилось еще больше, чем в былые годы.

Улица, что идет на запад от базара, в то время завершалась тупиком, место это носило название Тюм — Темный провал. В самом деле, сюда почти не проникало солнце. Лавочки торговцев стояли плотно, да еще навесы над каждой, так что и летним днем здесь всегда царил полумрак. В лавчонках, где продавали все, что угодно, даже фонари и свечи жгли в дневные часы. Тут неопытного покупателя могли как угодно обмануть, всучить дрянь вместо доброго товара — ведь ничего не разглядишь в темноте…

Здесь-то, на углу, стояла в те годы чайхана Латифа-ага. В его заведении можно было не только закусить — путникам издалека здесь предоставляли ночлег.

Славилась эта чайхана во всем городе тем, что здесь превосходно готовили. Сам хозяин еще в молодые годы на родине — в Андижане в совершенстве освоил искусство повара. И в Керки поваров себе подобрал опытных, старательных. Каждый знал свое дело — кому плов варить, кому шурпу да лагман, кому жарить шашлык, печь рыбу в золе. Латиф-ага — в ту пору ему перевалило за пятьдесят, невысокий, упитанный, проворный — чаще всего сновал тут же, возле поваров, сам указывал, что и как готовить, сам и пробовал на вкус. Двое молчаливых парней, прислужники, носили постояльцам в общий зал или прямо в комнаты еду, чай, лепешки — кто что спросит.

Ароматные запахи с открытой кухни чайханщика Латифа разносились по всем улицам, прилегающим к Орда-базару, они-то и влекли в чайхану всякого звания людей, не только приезжих, но и местных. В главном помещении чайханы — просторном зале с резными деревянными столбами и открытыми, во всю стену, окнами на веранду — всегда полно было посетителей. Кто насыщался пахучим пловом, кто наскоро поглощал свежую, только что с жару, самсу, кто, утолив голод, неторопливо попивал зеленый чай со сластями, с сушеными фруктами. Иные, всего уж отведав, не расходились, усаживались в кружок возле какого-нибудь странствующего дервиша, а то и просто каландара, бедняка-скитальца в отрепьях, высокой остроконечной шапке. Слушали, как читал он нараспев газели знаменитых поэтов древности либо перемежаемую песнями прозу дестана «Баба-Ровшан» или «Сагды-Ваккас». Притомившись, чтец умолкал, затем поднимался на ноги, обходил присутствующих, протягивал за вознаграждением высушенную скорлупу тыквы, а то и просто заскорузлую ладонь…

Доверительные беседы велись по многу часов в гостеприимной чайхане Латифа. Здесь можно было услышать немало интересного.

Сюда-то и свернул Нобат Гельдыев, едва сошел с парома и зашагал улицами города, где ему отныне предстояло служить в окружной чека.

Нобат без труда столковался с хозяином насчет койки в комнате, где поменьше людей, положил чемоданчик и мешок. Вышел во двор. О-о, ну и ароматы здесь! И ему захотелось перекусить. Нобат прошел на веранду, отыскал местечко с краю, сел на ковер, облокотившись о подушку..

— Дружок, — окликнул он парня в белом переднике, только что принесшего чайники сидящим неподалеку, — мне тоже кок-чаю, пожалуйста. И манты.

Его приметили. Сидящие вблизи заговорили:

— Видать, человек приезжий.

— Да, издалека. Хотя по обличью туркмен.

— Красный командир!

— Уже не на службе. По одежде различаю. Домой, небось, вернулся.

— То-то семейству радость!

— Кому радость, а кому, верно, и хвост придется поджать…

Когда Нобат, покончив с мантами, принялся за чай, один из сидящих поблизости — видом горожанин, учтиво обратился к нему:

— Товарищ командир, извините… Вот у нас чилим только что разожгли. Не хотите приложиться? Как говорят, после трапезы да после скандала в самый раз…

— Спасибо, — Нобат обернулся к говорящему. — Я не курю.

— Еще раз извините, — поклонился тот.

Покончив с едой и чаепитием, он поднялся, расплатился с подавальщиком, прошел в свою комнату. Здесь никого не оказалось. Нобат разулся, снял буденовку, ремень, куртку и галифе, в рубахе прилег на кровать. Не заметил, как задремал. Полчаса спустя проснулся, не сразу сообразив, где он. Время еще не позднее — двор вовсю освещен солнцем. И он решил пойти представиться своему новому начальству.