Крепкий, добротный купеческий дом и двор со складами за высоким забором из жженого кирпича — после революции здание окружной чека — совсем недалеко от чайханы Латифа. Вещи Нобат пока оставил в чайхане, взял с собой лишь пакет с документами. Так он и предстал перед охранником у стеклянной, забранной проволочною сеткой двери кирпичного дома с красным флагом на крыше.
— К председателю. Назначен в распоряжение чека, краском запаса Гельдыев.
— Ваши документы?
Нобат вынул из нагрудного кармана коричневую книжечку — свое командирское удостоверение. Охранник глянул на книжечку, потом на Нобата, снова на книжечку — сличал, похож ли. Фотоснимок прошлогодний, да и у оригинала, после ранения и всего пережитого, вид не блестящий… Но сомнений все это не вызвало. Охранник что-то нажал сбоку двери — минуту спустя появился дежурный, русский боец.
— К председателю, — сказал ему охранник, протягивая документ Нобата.
— Пойдемте, — пригласил дежурный.
Кабинет председателя чека оказался в глубине просторного здания, окнами во двор. Здесь было прохладно, тихо. За одним из трех столов сидел и что-то внимательно читал человек, одетый в гражданское — в пиджаке и синей косоворотке. Русский, хотя и темноволосый, смуглокожий, волосы на макушке заметно поредевшие. В очках. С виду лет сорока, даже поболее. Лицо худое, удлиненное, и сам худощавый, не в теле. Как только отворилась дверь, он коротко, поверх очков, глянул на вошедших, снова опустил глаза, что-то пометил карандашом, отложил бумаги, снял очки.
— Из Ташкента, Владимир Александрович, — доложил как-то очень по-домашнему дежурный. — Кого ждали по телеграмме.
— Ага, хорошо, — председатель встал. — Можете идти.
— Краском запаса Гельдыев, — начал Нобат, по-уставному прикладывая руку к буденовке, став в положение «смирно». — Прибыл в ваше распоряжение…
— Знаю, знаю, товарищ! — председатель улыбнулся, вышел из-за стола, протянул руку. — Давайте уж без церемоний. Будем знакомы: Ефимов.
Несколько озадаченный, Нобат тоже протянул ладонь. Они обменялись рукопожатием.
— Садитесь, — пригласил хозяин, указывая на один из стульев. — О вашем назначении нас известили телеграммой. Хорошо, что не задержались. Сейчас и побеседуем. А пока давайте бумаги.
Нобат сел, отдал пакет. Вскрыв его, Ефимов принялся читать, снова вооружившись очками. Читал он быстро, не меняя выражения сухощавого лица, но глаза, хоть и скрытые стеклами, то и дело вспыхивали, — видно, доволен был человек. Не отрываясь от бумаг, левою рукою взял со стола папироску, правой — спички, чиркнул, поджег, затянулся дымом… Два-три листа проглядел одним махом.
— Вот, превосходно! — Ефимов сдернул очки, отодвинул бумаги. — Очень, оч-чень хорошо! Молодцы товарищи из Туркбюро! Да вы понимаете, Гельдыев, до чего необходимы нам люди именно такие, как вы! — он опять затянулся папиросой. — Ну, вам о здешних местах не мне рассказывать… С положением тоже, наверное, знакомы в общих чертах, постепенно войдете в курс дела. Да! — Ефимов поднялся с места, шагнул к Нобату, взял обеими, руками его ладони, потряс: — Такого нам и нужно во главе отдела. Красный офицер, закаленный в боях! А борьба здесь еще предстоит большая, поверьте… Сейчас в аулах создаются органы новой власти, ячейки общественных организаций. Враги — большинство — знают: вооруженная борьба с нами не принесет успеха. Перестраиваются! Будут вредить, палки нам просовывать в колеса, где только сумеют… А народ темный, грамотных — сами знаете сколько. Тут-то и раздолье для кулацких, вражеских элементов. Баи в ревкомах — это наследие первых этапов революции. Баи в Советах, если окажутся, — для революции угроза. И для нас с вами, большевиков, чекистов — позор! Ну, а пока приходится их терпеть. И лишь постепенно вытеснять, ограничивать в правах. Сколачиваем в аулах советский актив. И банды крупные в песках пока еще держатся, это также наша с вами забота, и неотложная. Вы понимаете, товарищ Нобат Гельдыев?
— Да, понимаю… — Нобат помедлил, мысленно выделяя главное из того, что услышал. — И вижу: мне поскорее нужно с обстановкой познакомиться. Как можно ближе, глубже.
— Правильно. О том и речь.
— Скажите, Владимир Александрович… — Гельдыев замешкался, подбирая слова, — как дела в Бешире? Кто там во главе ревкома?
— Мамедахун-оглы Шихи.
— Как, Шихи-бай?!
— Вы его хорошо знаете? — в черных глазах Ефимова вспыхнул огонек живого интереса.
— Святоша, себе на уме! В хозяйстве, с батраками — паук настоящий… Все правильно! — Нобат невесело усмехнулся. — Когда мы эмирских колотили, Шихи-бай отсиживался в сторонке. И тронуть его было тогда не за что. Сын, правда, у него воевал против нас, потом и он смирился… Эх, долго же не было меня в Бешире!