Дорога издалека (книга вторая)

Он удалился, за ним последовали еще двое сотрапезников, молодые молчаливые джигиты. Сапар и Нобат остались одни.

— Кажется, дело идет неплохо, — первым заговорил Сапар. — Как считаешь… Довлетгельды?

— Вы правильно действуете, — Нобат подумал, помолчал. — Грех сказать, но то, что нет больше Егенмурада, похоже, нам на пользу.

— Эх! — Сапар вздохнул. — Добрый был джигит… Ну, а сам Азиз… гляди-ка, за трудовой народ готов постоять. Давно бы ему выйти из песков, повиниться перед властью. Может, еще и пользу принесет…

— А попади он в лапы таким, как Мамедша или Молла-Джума Сурхи, тот, что в округе отряды самообороны возглавлял, — знаете, как бы с ним поступили? Он по-своему прав, что сторонился подобных людей. Но теперь обстановка иная.

— Поверишь, Нобат, я сперва крепко опасался. Ведь он сразу разгадал, что ты не торговать сюда явился… Но человек он благородный, гостя не обидит, будь даже враг. А тем более сам, кажется, ищет, как бы подостойнее пойти на мировую.

— Сейчас поведем разговор напрямик.

В эту минуту появился Азиз в сопровождении одного из братьев:

— Пожалуйте, гости, пока не стемнело, юрту оглядите, где вам приготовлен ночлег. А после продолжим беседу.

Когда Нобат и Сапар возвратились, на сачаке горой лежали сласти — бухарская халва, леденцы, фабричного производства конфеты в разноцветных обертках. «Дань с проезжих караванщиков», — определил Нобат.

— Присылала ко мне новая власть человека, — начал рассказывать Азиз-Махсум, безошибочно угадав, что именно хотели услышать гости. — Предлагала выйти из песков, со всеми людьми, сложить оружие, затем поселиться кто где хочет, только не всем вместе, а у кого в ауле семья — тому вернуться домой. Отправил я посланника с отказом. Потому что привез он бумагу, которую составили Моман-сопи да еще Молла-Джума Сурхи. А к этим людям доверия у меня не было и не будет вовек!

— Того и другого уже отстранили от власти, — проговорил Нобат. — В окружном центре теперь новые люди. Вы слыхали про Ефимова, председателя чека и партийного секретаря? Валадимир-ага, так люди его называют…

— Да, да, слыхали! — Азиз-Махсум не захотел скрыть живого интереса. — Очень хорошо дайхане отзываются о нем. Вот если на таких людей опирается власть, тут еще можно подумать…

— Азиз-сердар, — Нобат выпрямился. — Валадимир-ага, товарищ Ефимов, мне лично знаком. Он знал, что я намеревался отправиться в Каракумы. И просил меня обязательно встретиться с вами, передать его слова и его послание. Вы поймете, не осудите: я не мог с первых слов открыть вам это.

— Послание мне?! — у Азиза расширились глаза. — Выходит, власть не ставит мне в вину моих перед ней прегрешений?

— Нет, не ставит. Есть закон. Совет народных назиров Бухарской Республики постановил: каждый, кто добровольно сложит оружие, каковы бы ни были его прежние отношения с властью, получает полное прощение, сам и все те, кто ему подчиняется. Если они, через своего предводителя, заявят о своем беспрекословном повиновении, то ни одному из них не будет причинено никакого вреда… Вот, Азиз-сердар, это я пересказываю по памяти ту бумагу, которую мне читал Валадимир-ага перед моим отъездом из Керки. Впрочем, я тоже знаю грамоту…

— Уважаемый Довлетгельды, — прервал его Азиз-Махсум, он, конечно, запомнил имя гостя. — Вы сказали: с вами послание начальника из Керки, Валадимира-ага… Мне кажется, пора доказать, что это так и есть на самом деле.

— Вы правы, — Нобат поднялся с ковра, шагнул к порогу. Взял свой левый сапог. Руку внутрь, стельку долой…

— Азиз-сердар, если среди ваших людей отыщется грамотный челозек, пусть вам прочитает.

— Грамотный? Нет, дорогой гость, у нас не одна сотня храбрых джигитов, но таких, чтобы знали грамоту… Не могу назвать ни одного. Придется прочитать вам самому.

— Ручаюсь головой, Азиз, — тотчас подал голос Сапар, — мой друг Довлетгельды прочитает именно то, что написано в этом послании.

Азиз-Махсум приготовился слушать. Нобат расправил на колене клочок шелковой ткани — отнюдь не бумагу. На светло-желтом шелке черным было начертано арабскими буквами:

«На колодцах Джейрели, Салимурад-оглы Азизу, по прозвищу Азиз-Махсум.