— Да верну я, верну. Вскрышку сделаем, и забирай. Слушай дальше: если гнездо хотим выбрать за сезон, то работу строим в две смены по двенадцать часов, и вот тебе наряд в смену: четверо долбят шахту, двое накидывают тележки, еще человека четыре гоняют с тележками наверх. Минимум двое валят и таскают лес, двое собирают крепь, еще двое-трое монтируют ее по мере прохода вглубь. Плюс двое стоят на промприборе: один на подаче материала на сито, второй на отборе.
Гриднев взял новый листок взамен исписанного, рисовал в столбик цифры, нравились они ему все меньше. Если суммировать и на два умножить — тридцать с гаком человек на круг. Но это еще не все. На такую ораву чтоб жратвы сготовить, нужен повар, ничем другим не занимающийся. И не только… Сороковник народу в итоге получается. Это сколько ж балков, и жратвы, и рейсов вертолета… Не катит. Волюнтаризм чистой воды.
— Теперь слушай меня, — сказал он и начал вычеркивать цифры. — Работаем в одну смену, не обсуждается. Вальщиков убираем сразу. Сладишь запань простенькую у берега, а лес для крепей и отопления я тебе сплавлю по Лозьве, успею до ледостава.
— Откуда? — удивился Рогов, а Гриднев подумал удовлетворенно: «Ага, не все он знает, не все…»
Подошел к карте-километровке, висящей на стене, показал:
— В сорок первом квартале лагпункт закрыли, теперь это участок с вольнонаемными. С него пошлю людей вот сюда, — палец уткнулся в карту, — и зачем тебе тогда вальщики?
Рогов кивнул, достал из пачки новую папиросу.
— Остальных, сталбыть, сам урежь, ты лучше в этом петришь, но лимит такой: девять, ты десятый.
— Можно и так… Но тогда за зиму не управимся, гнездо не выберем. А слишком долго сидеть нельзя, спалят.
— Значит, весной продолжите.
— Весной нас зальет по самое дальше некуда, умаемся откачивать.
— Значит, летом продолжите.
— Хе… летом… а припасы как без зимника?
— Придумаем. Не это главное.
Разговор затянулся на два с лишним часа, бутылка «Московской» опустела, за окошком стемнело окончательно, и Гриднев включил настольную лампу. Фейгин, разумеется, давно ушел домой, по нему хоть часы проверяй: раньше не свалит, но и минуты лишней не задержится. Да и вообще сейчас во всей конторе лесоучастка наверняка светится лишь окошко начальника.
Чем дальше, тем яснее Гриднев понимал: когда все наладится и заработает, от Рогова надо будет непременно избавиться. Он умный, но винтика какого-то в голове не хватает… волюнтарист и авантюрист. Выкинет какой фортель в своем духе — всех спалит и подставит.
Но теперь уже не о возвращении на зону речь пойдет — сразу всё и всех сдаст. Нужно потолковать с Маркушевым и обставить дело иначе…
Произошло все неожиданно. Только что Рогов сидел, закинув ногу на ногу, пускал дым колечками — и вдруг рука его метнулась, как атакующая гадюка, выхватила исписанный листок у Гриднева.
Тот с легким запозданием сообразил, что именно черкал сейчас на листке, уже на третьем, — машинально, в такт своим мыслям. Сообразил, потянулся через стол — отобрать немедленно, — и вскрикнул от неожиданной боли.
— Маркушев, — прочитал Рогов спокойно, словно и не случилось ничего. — До сих пор с ним корешишься, не спился еще вертухай…
— Ву-у-у-у-у-у… — тянул на одной ноте Гриднев.
Из его ладони, из самой середины, торчало вечное перо — его же собственное, выдернутое Роговым из письменного прибора. Кровь собралась маленькой лужицей, мешалась с чернилами. Было больно.
Дверь приоткрылась, из кромешной темноты приемной прозвучал чей-то голос:
— Все в порядке, Гешка?
— В порядке, — беззаботно откликнулся Рогов. — Но ты зайди, Микеша, зайди. Познакомишься с Северьянычем.
Вошел еще один человек, незнакомый. Толком Гриднев его разглядеть не смог, встал тот в отдалении, за кругом света от настольной лампы.
Гриднев ухватился за вечное перо, вытащил. Притихшая боль вспыхнула с новой силой, ранка закровила обильнее.
«Ничего они мне не сделают, попугают, я им нужен, без меня никак», — думал Гриднев, но мысль успокаивала слабо.
— При попытке… хе… — продолжил читать Рогов. — Да ты никак меня, Северьяныч, сдать вертухаю решил? Чтобы тот меня вальнул?
Гриднев молчал. «Я им нужен, я им нужен, я им нужен…» — стучало в голове.
— Нехороший он человек, Гешка, — сказал вновь прибывший (вроде как Микеша… да, точно, Микеша). — Убить его надо, пожалуй.
Микеша шагнул вперед, оказавшись в круге света. Скуластым лицом он смахивал на местных узкоглазых, но те все как на подбор сложения субтильного, а этот слишком уж высокий и плечистый.
— Зачем убивать? — удивился Рогов, выдав очередную белозубую улыбку. — У нас только-только дружба наладилась… Ведь наладилась, Северьяныч, а? Знакомьтесь: это Северьяныч, а это Микеша, всем приятно. А для пущей приятности ты, Микеша, подарочек Северьянычу выдай, что мы приготовили.
Микеша запустил руку в карман пальто — было оно черное, как у Рогова, но длинное, чуть ниже колена. Достал и шмякнул на стол какой-то сверток, завернутый в брезент.
— Разверни, Микеша, разверни. У Северьяныча, видишь, с рукой проблемы приключились.