4. На теле Люды Дубининой были надеты два свитера (и еще одна половинка свитера использована в качестве импровизированной обуви). Нижний, бежевый свитер, без сомнения принадлежал самой Людмиле: он хорошо виден на походных фотографиях (например, на илл. 11 в этой книге). Отметим, что это единственный ее свитер, взятый в поход: второй, запасной, она забыла дома, отметив этот факт в своем походном дневнике (первая же запись от 23.01). Поверх бежевого был надет свитер коричневый, на фотографиях Люды ни разу не фигурирующий, — как раз он-то и показал наличие радионуклидов.
5. Если допустить, что Александр поделился одним из своих свитеров с замерзающей Людой, а после сам утеплился вещами, принесенными от кедра, то все сходится.
6. А в поход в район ВУРСа Колеватов ходил-таки. Весной 1958 года, в составе тургруппы под руководством Н. Кузнецова. Именно тогда, напомним, начался второй этап заражения — резкое расползание радиоактивного пятна.
Глава 6. Линия разлома-1, или Кто загнал под лавку Люду Дубинину
Если не вводить до поры до времени в наше расследование «лишние сущности», а попытаться объяснить все произошедшее на склоне Мертвой горы внутренним конфликтом в группе дятловцев, то сразу же становятся хорошо видны три «линии разлома» — три возможных источника причин зарождения и созревания такого конфликта.
На самом деле таких линий и причин можно навыдумывать не три, а тридцать три. Или сто тридцать три. Если ничем не ограничивать полет фантазии и брать за основу для глубокомысленных выводов случайные совпадения, а также палец и потолок, — оснований для внутреннего конфликта можно выдумать сколько угодно. Чем наиболее упоротые дятловеды-конспирологи с немалым успехом и занимаются.
Мы пойдем другим путем. Рассмотрим лишь те внутренние противоречия в группе, какие можно железно обосновать, опираясь не на отдельный эпизод, произвольно выдернутый из походных дневников, протоколов допросов или воспоминаний людей, близко знавших дятловцев, — но на четко выстроенные цепочки таких эпизодов и свидетельств.
А до истолкования выражений лиц на походных фотографиях дятловцев (одно из любимых развлечений тов. Ракитина) опускаться не будем. С таким исходным материалом до чего угодно дотолковаться можно. Широко известен эксперимент, проводившийся в свое время на Западе: исследователи показывали разным людям фотопортрет, при этом одним говорили, что изображен на нем известный преступник, а другим, что это жертва преступления. Затем просили описать увиденное и свои впечатления. И в одном и том же лице испытуемые видели разное: одни взгляд исподлобья, свидетельствующий о коварстве, резкую форму скул, явно намекающую на жестокость, и т. д., и т. п. Другие же, напротив, усматривали признаки беззащитности и обреченности. Так что фотографии пока отложим в сторону, ограничимся устными и письменными свидетельствами.
Итак, приступим.
Первая линия разлома: социальное неравенство.
Такая постановка вопроса может вызвать негодование не только у правоверных дятловедов, но и у многих людей, никак не связанных с дятловедением, однако ностальгирующих по СССР.
«Что за ересь! — вскричат ностальгирующие. — В Советском Союзе не было и быть не могло никакого социального неравенства! Тем более между учащимися и выпускниками УПИ: это же элита советской молодежи, передовой ее отряд, беззаветные строители коммунизма, комсомольцы, спортсмены, отличники!»
Ну, что тут можно возразить? Автор этих строк и сам с нешуточной теплотой вспоминает СССР и не намерен лить грязь на страну, в которой родился и вырос, которой присягал с автоматом на груди. Да и деревья в СССР были зеленее, и пиво холоднее, а девушки отзывчивее — всё так.
Однако из песни слова не выкинешь: хотя с эксплуататорскими классами в Союзе к 1959 году давно было покончено, социальное неравенство (де-факто, а не де-юре) все же существовало.
Простой вопрос: кто в СССР имел лучшие шансы для получения хорошего образования и построения успешной карьеры: сын министра либо секретаря обкома, или сын чабана с высокогорий Кавказа либо сучкореза с лесосеки, затерянной на таежных просторах? Вопрос риторический и ответ на него очевиден.
Формально и сын министра, и сын чабана имели абсолютно равное право написать вступительное заявление, например, в МГИМО. А вот шансы на успешное поступление в этот элитнейший из элитных советский вуз у них были разные. Один из абитуриентов, надо полагать, поступил бы, а другой, скорее всего, поехал бы домой, на высокогорные пастбища, осваивать семейную профессию.