Дорога к пропасти

— Благодарю вас. Пока можете быть свободны. Через час поедем с вами на Ленинградское шоссе. Покажете, где преступники остановили вашу машину.

Дегтярев отпустил всех, кроме Набокова. Михаил угрюмо молчал, не глядя на следователя. Молчал и Кирилл.

«Странная вещь — любовь, — думал он. — Довела человека до того, что сам себя оговорил! Я бы так мог?.. Нет» И не любовь это вовсе, а обида. Если поймет — откажется от ложного самообвинения. Откажется прежде, чем я выложу ему все доказательства, опровергающие его первоначальные показания… А зачем это тебе надо? — придирчиво спросил себя Кирилл. — Разве тебе недостаточно, что этот человек будет отпущен на свободу? Нет, недостаточно! Я хочу, чтобы он освободился от тяжести, которая его угнетает. Хочу, чтоб он снова обрел веру в людей, в честность, в справедливость!»

«Почему он молчит? — думал Михаил. — Что ему от меня надо? Я «сознался» в убийстве и менять показания не собираюсь. Пусть расстреляют. Не хочу я жить. Не хочу!».

Это была неправда. Он хотел жить. Теперь хотел сильнее, чем когда бы то ни было. Даже Люба не интересовала его больше. В той яростной вспышке перегорела и умерла любовь. Где-то в тайниках души он уже это понимал, хотя по-прежнему упрямо твердил себе: «Я не хочу больше жить. Не хочу!».

— Скажите, — прервал, наконец, молчание Дегтярев. — Зачем вы мешаете нам найти истинных убийц? Да, именно мешаете. Вы ведете нас по ложному пути, а преступники между тем на свободе. И кто знает, что они могут еще наделать. Особенно теперь, когда у них в руках пистолет. Пистолет, ради которого они убили сержанта милиции Алексея Малышева. Вы сами понимаете — не для того они вооружились, чтобы играть в казаки-разбойники. — В суровом голосе Дегтярева зазвучали грустные нотки. — В ночь, когда убили Алексея, его жена родила сына. Она так тяжело переживает смерть мужа, что врачи не ручаются за ее жизнь. А по нашему городу, по нашей земле ходят те, из-за которых ребенок остался сиротой. Может быть, круглым сиротой…

— Нет! — крикнул Михаил, вскакивая со стула. Нет! Я не могу больше лгать! Я не убивал Малышева!

* * *

Машина мчалась по Ленинградскому шоссе. Дегтярев придавал большое значение выездам с потерпевшими на место происшествия. Там лучше всего активизируется память, всплывают подробности, которые могли забыться при допросе в кабинете следователя.

Так было и на этот раз. Здесь, на месте, когда шофер вспомнил мельчайшие детали нападения, Кирилл ясно представил себе всю картину. У него не могло быть уверенности в том, что двое, которые задержали машину, — убийцы Малышева. Однако, интуиция, подкрепленная опытом следственной работы, подсказывала, что, вероятнее всего, именно они убили сержанта милиции. Вполне естественно, что убийцы остановили машину, стремясь скорее добраться до дома. Им нужно было начать утро так, чтобы соседи, родственники, сослуживцы могли подтвердить — весь их распорядок дня был нормальным, обычным. Конечно, останавливать машину, пуская в ход оружие, было опасно, но, очевидно, опасность эта представлялась им меньшей, чем риск задержаться в пути до утра. Возможно, и вид у них после убийства был такой, что следовало привести себя в порядок, прежде чем попасться кому-нибудь на глаза.

— Вы утверждаете, что оба были в костюмах, без плащей? — спросил Дегтярев шофера.

— Да. Это я хорошо помню.

Значит, если те двое убили Малышева, то плащи они сбросили где-то по дороге — Белгородова ясно видела на убийцах плащи.

Остаток дня и весь следующий день ушли на поиски. Но найти плащи не удалось.

— Должно быть, машину остановили другие преступники, — сказал лейтенант Верезов.

— Будем разрабатывать обе версии, — решил Дегтярев.

* * *

У себя в кабинете Кирилл Дегтярев просматривал постановление о возбуждении уголовного дела. Привычные, знакомые фразы. А за ними судьбы людей, горькие слезы жены убитого и нелегкий путь, который ведет его, Кирилла Дегтярева, к раскрытию преступления.

Дегтярев снова и снова перечитывает показания шофера: «Тот, что угрожал пистолетом, был среднего роста, широк в плечах. Глубоко посаженные глаза под темными нависшими бровями горели ненавистью и злобой, как у загнанного волка. Лицо скуластое, подбородок тяжелый, волосы черные. Желваки под кожей так и ходят. Второй повыше, покрасивей. И прозвище у него — Красавчик. Когда начал по моим карманам шарить — руки тряслись. И даже зубами лязгал. Может, первый раз на такое дело пошел…»