Дорога, которой нет

– Леля была очень волевая женщина, – сказала она тихо, – считала, можешь – делай, не можешь – береги силы для того, что можешь. И вообще, скажу я вам, мы всем коллективом не сомневались ни секунды, что произошла какая-то путаница и Тимура скоро выпустят. Это ж наш Тимур, лучший фельдшер! Он и выйти, и подменить, и трудный вызов всегда был взять на себя готов, за больного до последнего бился, какой из него антисоветчик, смех один! Без него все бабки с давлением в городе осиротели! Мы сразу коллективное письмо написали, чтобы его выпустили под подписку, скорая отдельно добавила, что берет его на поруки… – Нина Васильевна с лязгом провернула ключ в замке и засмеялась. – Обещала столько смен дать, что ему дышать некогда будет, не то что думать о свержении социалистического строя. Мы все были уверены, что его со дня на день освободят, а там дело потихонечку-полегонечку сойдет на нет. Все-таки нам казалось, сталинские времена давно позади, а оно вон как вышло.

– Ну, слава богу, все позади, – заметила Гортензия Андреевна.

Нина Васильевна взглянула на нее недобро:

– Чего тут славить? Мужик самые золотые годы жизни потерял из-за какой-то ерунды! Да что там годы, я уверена, Леля бы жива осталась, будь Тимур в тот день дома, а не в СИЗО.

– Почему вы так решили?

– Видите ли, у них обоих было чутье на чужую боль. Так пара подобралась… Тимур на вызовах с порога определял, кто здоровый, кто больной, уж на родную жену обратил бы внимание. Сказал бы, останься дома, полежи, вызови врача… Леля, ясно дело, взбрыкнула бы, как это, врач врача вызывает, глупость несусветная, но послушалась бы в итоге, ведь ей тогда не только о себе одной надо было думать, но и о маленьком.

– То есть Тимур должен был заметить то, что не заметила целая больница? – вдруг перебила Гортензия Андреевна. – Как я понимаю, свой последний день Ольга Григорьевна провела не в пустыне, а на глазах у компетентных докторов. Неужели никто не заметил ее недомогания?

– Может, и заметили, но списали на тревогу за мужа. Она в душу-то к себе лезть не больно позволяла.

На сем Гортензия Андреевна простилась с Ниной Васильевной, напоследок бурно поблагодарив за снимок. Ирина последовала за ней на улицу, жмурясь от яркого солнца после полумрака рентгеновского отделения.

– Черт знает что, Ирочка, черт знает что! – воскликнула Гортензия Андреевна, с трудом открыв висячий замок на цепи, которой они пристегнули свои велосипеды к забору.

– Да, очень жаль молодую женщину.

– Жаль, но я не об этом. – Взяв велик под уздцы, старушка решительно зашагала к больничным воротам. – Я говорю, что тут не успеваешь переварить одну странность, как тут же тебе на голову падает другая. Бабка эта не может определиться, то ли страдала Леля по мужу, то ли плевать на него хотела, вся погрузившись в науку, потом, к чему этот вольный пересказ кинокомедии «Тридцать три»?

Ирина пожала плечами:

– Да ни к чему. Просто это, наверное, всегда гложет, когда не успеваешь с человеком помириться. Особенно если сам виноват.

– Это да, Ирочка, это да… И когда ты был прав, тоже ничуть не легче. Но сейчас не об этом. Главное, что стоит заговорить о Тимуре и его жене, как тут же всплывает какая-нибудь загадка. Вы не находите это странным?

Ирина засмеялась:

– Не хотите же вы сказать, что этот минский приятель Никитина убил Ольгу Григорьевну и похитил свой снимок, потому что не хотел, чтобы человечество узнало про его тридцать третий зуб?

– Нет, ну это бред, конечно.

– Конечно. Уверяю вас, Гортензия Андреевна, это не первый и не последний потерянный рентген в мировой практике. Скорее всего, никитинский друг сам его свистнул, чтобы показать врачам в Минске. Дежурный лаборант отдала ему снимок по доброте душевной, а признаться начальству на пике скандала побоялась, вот и вся история.

Коротко кивнув, Гортензия Андреевна оседлала своего железного коня и двинулась в путь. Ирина последовала за нею. Хотелось ехать чуть быстрее, но она покорно плелась в хвосте, чтобы Гортензия Андреевна чувствовала себя молодым и сильным лидером их маленькой гонки.

Доехали они без приключений, только у Ирины от физической активности прибыло молока чуть больше обычного, и лишнее просочилось на футболку, поэтому пришлось сразу бежать переодеваться и кормить Женю.

После этого небольшого приключения день пошел как обычный выходной, наполненный суетой и хозяйственными хлопотами. Мама с Гортензией Андреевной вдруг решили, что на участке необходим розарий. Только он сможет утереть нос неистовой садоводке Наталье Борисовне, и вообще красиво.

После обеда они, взяв с собой Володю, отправились в местную библиотеку за теоретической базой, Егор умчался гулять с друзьями, Кирилл с Тимуром устроились на веранде с бидончиком пива, Женя спал, и Ирина вдруг оказалась предоставлена сама себе – странное, почти забытое чувство.