Дорога мертвеца. Руками гнева

— К этому веду. Значит, решили мы с приятелями, что неплохо разрыть старые могилы. Нас не пугали всякие проклятия. А вдруг там нашлось бы что-то ценное? Старые доспехи. Или, к примеру, мечи. За что можно выручить пару монет. По правде, нам и дела не было, конкистадоры там или кто. Когда хорошо выпьешь, а мы выпили, теряешь рассудок, и мы нашли на вершине холма старые безымянные могилы, поросшие мхом и травой. Из одной, будто дерево, торчал старый длинный кол — только по виду он был совсем свежим, как только что воткнули.

— Что за кол? — прервал Джебидайя.

— А?

— Из какого дерева?

— Черт, откуда мне знать. Может, орешник или…

— Дуб.

— Запросто, — сказал Дол. — Еще бы вспомнить, какие там росли деревья, разные цветочки, что за птички летали, и про иную живность. Ты что, приятель? Какая, на хрен, разница?

— Думаю, дуб, — сказал Джебидайя. — Как наконечник зонта Мэри.

Призрак недоуменно вытаращился.

— Неважно. Рассказывай дальше.

— Тим тогда захватил лопаты, раздал их, и мы стали копать. Помню, добрались до кола, а на нем вырезаны письмена и все такое — в общем, потянул я, выдернул и швырнул в сторону. К тому времени мы едва на ногах стояли. Прежде чем отрубиться, разрыли, однако ж, одну могилу. Это помню совсем уж смутно. Очнулся лежа на спине, сквозь ветки луна полная светит. Приподнялся на локте и гляжу. Как раз на могилу, что разрыли. И лезет из земли мохнатая лапа, потом — морда лезет, длинная такая. Глядь, тварь вылезла и поднялась на краю могилы, стоит, раскачивается. Ростом футов под семь. Вроде волка, но морда длиннее и зубов не счесть. Зубы во все стороны торчат, и при всей вышине она стоит согнувшись, когти длинные на лапах блестят. А всего хуже глазищи. Как горчица желтые, только белок с краев кровью налился.

Хочу встать, да шевельнуться не могу. Пьяный, перепуганный, не пойму, на каком я свете. А тварь согнулась — и ну рыть, так что только земля летит. Не успел опомниться, она раскопала вторую могилу и вырвала такой же кол, что я раньше. Оттуда вылезает другой, а тварь бросилась рыть дальше, пока я на ноги встаю и давай приятеля тормошить. Да что толку? Хватаю револьвер и стреляю, но тварь даже не обернулась. Знай роет, пока не вылезли все шестеро. На то время я знал, что не сплю, и, сколько бы ни выпил, напрочь отрезвел. Гляжу, один приподнял кого-то из парней за ногу, разгрыз череп и начал высасывать мозги. Что и говорить, я побежал сломя голову. Вслед, слышу, один из наших завопил, и я так припустил, что только ветки по лицу хлещут, а я дороги не разбираю и вообще ничего не вижу. Если поразмыслить, стоило вскочить на лошадь и ускакать, но в то время я едва ли про нее помнил. Да хоть и приучена, она, поди, умчалась, стоило вылезти той твари.

Так я бежал и бежал, и только чуть пришел в себя, как лес вокруг накрыла пелена. Дурно мне стало, будто влетел в ядовитое облако. Следом из мглы проступили тени, двинулись и стали отчетливее. Вот они, мохнатые, с виду точно волки. На миг я совладал с паникой и стал стрелять — только с тем же успехом мог бы на них мочиться. Да те патроны давно вышли, и так я уже обоссался с ног до головы. Да, коли на то пошло, то и обосрался. От такой жути у моих мурашек самих мурашки побежали.

Короче, не помню, как я выскочил на прогалину, взбежал на какой-то пригорок и рухнул без сил. Потом раздалось рычание — и они вмиг насели на меня. Быстрее, чем успеешь залупить, чтобы себе намылить.

Только сразу меня не прикончили. Поваляли по земле, кто-то куснул. Потом один вскинул на плечо, как мешок с брюквой, и поволок. Вот, скажу вам, когда со страху я едва не рехнулся. Не знал, то ли меня сожрут, то ли скопом отпердонят. Но меня приволокли туда, где все началось, на кладбищенский холм. Я старался заприметить дорогу, в надежде, что выпадет шанс удрать. Да какое там! На кладбище, у разрытых могил, один встал надо мной, упираясь мне в грудь, так что когти вонзились, словно ножи, прочие принялись рыть. Встав на четвереньки, они рыли, будто псы или волки, или кто бы там ни был, пока из глубокой ямы не вытащили костяк. прямо из черепа у него торчал резной кол, который выдернули. Я смотрел, как пробитый череп окунулся в лунный свет и дыра запечаталась, потом кости стали обрастать плотью, заалевшей кровью, грудь приподнялась в первом вдохе, стала пробиваться шерсть — поначалу клочками, дальше повсюду и гуще, чем степная трава. Затем тварь села и поднялась во весь рост. Самец, как и прочие, — яснее быть не могло. Прибор свисал всем напоказ, длиной с ремень для правки бритв и толщиной в мою руку. Потом он взглянул на меня.