Дорога мертвеца. Руками гнева

От того, что случилось дальше, меня прямо воротит, притом что я мертвее, чем Кастер со всей его сбруей. Мертвый или нет, меня до сих пор трясет от страха. Медленно, словно играючи, он приблизился, ощерил морду, выставляя напоказ клыки, и я завизжал, как девчонка при виде паука. Скажу, твари это пришлось по вкусу. Кожа еще больше собралась в складки, с клыков закапала слюна, он весь подобрался, и только тут я понял, что кричу — раньше это вышло само собой, — и когда услышал свой крик, то подумал: «Провались ты, если я еще хоть пикну». Стиснул я зубы и затих, чтобы умереть как мужчина… Да хрена. Он странно как-то заерзал, вроде толчками, и в самый миг как наброситься, елдак у него встал, точно он чего затеял, а может, так и есть, решил я и снова заорал. Что есть мочи и не мог остановиться, пока он не вцепился мне в горло. Потом мало что помню, только очнулся здесь в отеле и решил, что все это приснилось. Да вот никто меня не замечал, как я ни старался. Дальше день ото дня призраков прибавлялось, ведь каждую ночь облако накрывало улицы, а с ним приходили волки. Вылезали из тени, как из-за ширмы. И добрались до всех. Но сначала их раз удалось заловить в старом отеле через дорогу. В настоящем отеле, который сразу сожгли. Только эти твари выскакивали все в огне, и плоть на них отрастала быстрее, чем летит пуля. Тогда они в ярости расправились со всеми, так что не осталось никого, кроме призраков вроде меня. Следом перешли на лошадей, кошек, собак и крыс, всяких бродячих зверей. Пока не повывелась вся живность. Только они продолжали здесь бродить, будто чего-то ждали — не иначе, свежего мяса. Отчего-то не уходили прочь. Может, не могли уйти дальше от деревьев, где мы с ребятами их отыскали. Раз я видел там на склоне вожака, воющего на луну, — видно, брюхо от голода подвело.

— Они привязаны к этим местам, — сказал Джебидайя. — Облако — часть того зла, что выбралось из могил. Дубовые острия удерживали их там. Бывает, зло не терпит дуба, а здесь как раз тот случай. К несчастью, вы их освободили.

— Кабы там не орешник был, — возразил Дол. — Или еще какое дерево. Что-то не припомню, чтобы я указывал именно на дуб.

— Смысл в твоих словах есть, — сказал Джебидайя, — но я бы по опыту поручился за дуб.

— Ну, это ты, — сказал Дол.

— Понять не могу, — вмешалась Мэри, — он покусал тебя, как стародавних испанцев. Те превратились в волков, пока индейцы их не прикончили… или не проткнули колами. Тебя и прочих тоже покусали, но вы-то не волки?

Дол покачал головой.

— Сам ума не приложу.

— Дело в том, — сказал Джебидайя, — что вожак один, а к нему еще шестеро. Вместе их семь.

— Ну, это все объясняет, — сказал Дол.

— Они слуги Сатаны — вот кто. Первый от его колена, он произвел еще шестерых. Выходит, семь. Убивать могут многих, но позволено быть всего семерым. Вампиров или упырей может быть больше, а мохнатых — семь.

— И кто так распорядился? — спросила Мэри.

— Тот, кто распоряжается всем.

— Бог, что ли? — догадался Дол.

— Он любит поразвлечься, — заметил Преподобный. — Для нас в этих забавах нет выраженного смысла, как, возможно, и для него, но правила действуют для всех. Семь. Таково число мохнатых.

— Откуда ты узнал? — спросила Мэри.

— Довелось видеть больше, чем хотелось, и листать фолианты, какие мало кто решился бы открыть.

— Так ты увидел или прочитал об этом? — настаивала Мэри.

— Об этом прочитал.

— Стало быть, про них ты судишь из книг?

— Про них — да, но с их сородичами я имел дело.

— Тогда, — сказала Мэри, — будем надеяться, что все они похожи. Иначе остается только просунуть голову между ног и на нее помочиться.

Ночь становилась все глуше, последние тени сгинули во мраке. Темный холодный туман, как немочь, обволок городок, расползся по отелю и остальным строениям. Джебидайя убрал преграду от двери, и в этот момент часы пробили половину девятого. Дол вернулся к привычным делам вместе с другими призраками, застрявшими между покинувшими мир навсегда и теми, кто пока оставался.

Джебидайя вывел коня из гостиной обратно в салун. Понаблюдав недолго за призраками, он взял с одного из столов свечу, оплывшую на блюдце, оторвал ее и положил в карман. Потом выбрал две лампы, в которых оставался керосин, и отдал Мэри. Вместе они поднялись по лестнице к номеру, где Джебидайя оставил свой виски. Коня Джебидайя повел с собой. Поначалу конь заупрямился, но потом быстро одолел ступеньки и остановился на площадке, фырканьем выразив протест.

Когда Джебидайя вновь оглядел зал внизу, туман, который раскинулся по полу черным бархатным ковром, начал постепенно всасываться в дерево.

— Ты ведь не отправишься в путь без коня? — спросила Мэри, заставив Джебидайю обернуться. — Постараюсь, чтобы он уцелел. Незачем бросать его на съедение. Он лучший конь, что у меня был. Умный. Храбрый. Многим людям до него далеко.

— Может статься, только он наложил на пол. Теперь воняет, как в стойле.

— Переживем.

Джебидайя завел коня в номер, там выпустил и взял с кровати зонт Мэри. Раскрыв перочинный нож, он принялся состругивать с наконечника небольшие щепки.