Дорога мертвецов

– Да, это точно, – согласился Венгловский, который сам не раз бывал в подобных ситуациях.

Он поэтому и живой остался, что Калита никогда в Зоне под открытым небом не сидел. Однажды монстры загнали их в 'янтарное болото' и обложили, как уток. А Калита нашел единственную протоку и всех вывел. Вот судьба! Вспомнил Венгловский об этом и сердце у него заныло. Много хороших бойцов они потеряли за эти годы.

– В Зоне оставаться на одном месте нельзя, – сказал Яблочников. – В Дыре можно, а в Зоне нельзя. Зона – это тамбур с ловушками, а Дыра – Иной мир. Тоже странный, но не такой опасный. На всякий случай мы в этой бане прятались. Но он все равно нас нашел.

– Кто? – спросил Калита не потому что не понял, а потому что этот вопрос надо было задать.

– Я не знаю, как он называется…

– 'Глушитель мыслей', – подсказал Борис Пантыкин, которому 'гемус' поцарапал лицо.

– В общем, этот 'глушитель мыслей' очень похож на человека, только лица нет.

– Как этот так? – удивился Жора, на мгновение отвлекшись от Юлечки, с которой он тихонько шептался и уже держал ее за руку.

Впрочем, он тут же исправился и снова принялся шептаться, не услышав, как профессор ответил:

– Когда увидишь, поймешь. Человек без лица – жуткое зрелище. Мы даже не поняли, что это монстр. Он: 'Сережа, Сережа…', словно ему вот здесь больно-больно. Артемьев встал и подошел, ничего не подозревая. А тот его обнял так, прижал к себе. Серега затрясся, как в лихорадке, потом обмяк и ушел за монстром.

– Это я во всем виновата. Пилила Сережу, что он несамостоятельный. А он взял и пошел. Проявил характер. Мы ему кричали: 'Стой!', а он пошел!

– А чего же вы не стреляли?! – спросил Чачич, воинственно сжимая автомат.

– Да вначале не поняли, а потом поздно было.

– Одним мутантом стало больше, – грубо ответил Лыткин.

Наступила тишина. Все смотрели, как вспыхивают и с жаром горят дрова. Угли в глубине костра походили на кровавое зарево.

– Какой ты все-таки хам! – воскликнула Юлечка. – Хам и свинья!

– Я свинья?! – вскочил Лыткин. – А ты сама?! Не успел Серега монстром стать, как ты завела дружка.

– Это кто завел?! – медленно стал подниматься Жора Мамыра, снимая с плеча автомат и сжимая кулаки.

Лыткин против Жоры не тянул. Хлипковат он был против Жоры. Но хорохорился, потому что, во-первых, они как-никак были чужаками, а во-вторых, он сам не прочь был поухаживать за Юлечкой, а в-третьих, надеялся на помощь гибкого и сильного Пантыкина. Но Борис Пантыкин отвернулся и драку не полез.

– Так! Брек! – скомандовал Калита. – Тоже мне петухи! А то сейчас живо наряд обоим выпишу вот этой ладонью, – и Калита показал.

Ладонь действительно у него была знатная, не меньше штыковой лопаты. Если Жора за время службы не раз был лично с ней знаком, то Лыткин еще не удостоился этой чести. Но он почувствовал, что дело пахнет керосином, и сделал вид, что удовлетворен таким поворотом событий.

– Правильно, – одобрил профессор Яблочников. – Выйдем из Дыры, а потом, если повезет – из Зоны, а там разбирайтесь. Покажи, что ты наснимал? – попросил он огорченного Гена, который думал о том, что зря поперся в эту экспедицию, не найдут они никакого 'шара желаний' и с тоской взирал в темноту.

– Да чепуху всякую, – отмахнулся Ген. – Чего зря смотреть?! Все равно у меня 'гемуса' нет!

Он был расстроен до такого состояния, что даже общаться не хотел.

– Подарю я тебе одного 'гемуса', – пообещал Яблочников в сердцах. – Подарю! Но… после пресс-конференции. Извини, по-другому не получится.

– Да я понимаю… – махнул рукой Ген. – Хрен редьки не слаще. На смотри… – и сунул ему свой фотоаппарат.

С минуту Яблочников рассматривал архив.

– А это… это, где ты снял?!! – с дрожью в голосе спросил он.

Ген посмотрел:

– В старом городе.

– Это же 'дзётай'!

– Какой 'дзётай'?

– Не какой, а какая. Праматерь 'гемусов'.

– А-ну-у-у! – Ген сунулся к экрану. – Точно… вот она, мама пендула.

– Ну да, ну да… А ты куда смотрел?

– Да разве здесь разберешь?

– Вот твоя еще одна нобилиевка. Бери, мне не жалко!

И Александр Ген возгордился до такой степени, что пустился в пляс. Он, наверное, запел бы роман 'Клен ты мой опавший…', но боялся привлечь к себе внимание 'гемусов'. Потом откуда-то возникли водка и сало.

– А селедка есть? – спросил Жора Мамыра.

Потом пели 'Гудбай, Америка…', 'Подлодку', и Жора добился-таки своего – сорвал жаркий и чувственный поцелуй с пухлых губ Юлечки после того, как она расчувствовалась.

В результате этой пьянки у профессора Яблочникова родилась следующая тирада: