Дорога на Элинор

Воображение у майора было действительно богатым — как-то Лисовскому, тогда еще салаге, только что пришедшему после юрфака, довелось посидеть на расследовании, которое майор проводил по случаю кражи импортного плаща у «гостя столицы», командировочного из Тирасполя, возмущенного московскими порядками, а точнее — их полным отсутствием. «Найдем, — уверенно говорил майор, делая записи в протоколе, — и плащ найдем, и вора тоже, не сомневайтесь. Да, плащ… когда вы его покупали?» «Не помню, — раздраженно отвечал потерпевший, — какое это имеет значение?» «Все имеет значение, — твердо сказал майор. — Итак, когда же?..» «Ну, года три назад… не помню точно». «Значит, плащ не новый, бэ-у, — фиксировал майор. — Говорите, очень дорогой? Какая фирма?» «Японский плащ, — горячился потерпевший. — Я за него полтораста баксов выложил!» «Это сколько по нашему на тогдашние деньги?» — сам пересчитывать майор не собирался, как, впрочем, и верить потерпевшему на слово. «Много! Полторы моих зарплаты!» «Да, — склонил голову майор. — И надевали много раз? Я имею в виду изношенность»… «Надевал, конечно». «Есть потертости? Это нужно знать, чтобы найти. Опишите, в каких местах». Потерпевший описал, майор зафиксировал и, пожевав губами, сказал, в глаза потерпевшему не глядя: «Ну, тогда плащ действительно… сейчас бы за него больше тысячи деревянных не дали, верно?» «А я его продавать не собирался!» «Конечно, — согласился майор. — Я это так… в порядке интереса. Вряд ли он сейчас больше тысячи?» «Ну… да», — согласился потерпевший, не подозревая еще, что беседа с милицейским начальником уже близится к концу. «Запишем, — пробормотал майор, — а вы тут подпишите. Очень хорошо. Можете идти, до свиданья!» «И что мне дальше делать?» — спросил потерпевший, полагая, что его вызовут на опознание плаща не позднее, чем завтра утром, так что не лучше ли подождать прямо на месте… «Да что хотите», — равнодушно бросил майор, покосившись в сторону Лисовского, тоже еще не врубившегося в тонкую логику начальства. «То есть», — продолжал потерпевший недоумевать из-за неожиданной смены милицейского настроения. «Свободны! — рявкнул майор. — Ходят тут по мелочам. По закону милиция проводит розыск, если стоимость украденных вещей превышает тысячу рублей. Это ваша подпись? Ваша. Сами сказали: плащ больше тысячи не тянет. Так что искать это барахло мы не обязаны и не будем. И без того дел полно»…

Фантазия следователя у Лисовского была задавлена в зародыше — мыслить, как майор, у него не получалось, а вести расследование по-своему ему позволяли лишь в том случае, если майор после беглого изучения обстоятельств приходил к выводу, что дело — полная безнадега. Убийство в пьяной драке, например, где семеро лупили друг друга всеми предметами, попадавшимися под руку, и излупили таки одного до потери сознания и последовавшей смерти, но хотя труп был налицо, никто из шести, оставшихся в живых, придя в себя после опохмела, не мог вспомнить, кого бил, чем, когда и, главное, почему.

Такое дело и получил Лисовский в первый день своей службы. Потом были другие дела — не лучше первого и, естественно, не интересней. Но если не было, как говорят философы, качества, то с количеством, напротив, все было в порядке — три или четыре дела у Лисовского в производстве были всегда, но за три года его работы в отделе до передачи в прокуратуру — не говоря уж о суде — дошли всего пять.

Дело о смерти Ресовцева досталось Лисовскому, как манна небесная — евреям, пересекавшим Синай. Иными словами — нежданно-негаданно, когда он совсем иссох в своем закутке. Впрочем, было в его назначении на дело Ресовцева что-то мистическое, но что именно — он долго не понимал, как не понимал много лет, почему его с детства влекло решать криминальные задачи, хотя он терпеть не мог трупов и боялся вида крови, даже собственной — от порезанного пальца или из носа.

Мать Лисовского Мария Семеновна Волобуева всю жизнь свою проработала в театре имени Гоголя, одно время захолустном и плохо посещаемом, а потом пошедшем в гору и превратившемся в престижный. Правда, за тридцать лет службы, переиграв сотню ролей, Волобуева так и не выбилась в премьерши, не получила ни одной главной роли или даже роли второго плана — максимум, что ей доверял любой из десятка сменившихся в театре режиссеров, это сопровождать героиню в ее прогулках и тайных эскападах или приносить на сцену горячие напитки с традиционным «Кушать подано» в его самых различных вариациях.

Сына своего Мария Семеновна учила, что жить на третьих ролях не менее интересно, чем на первых, но Олег даже в малолетстве почему-то прекрасно понимал, насколько эта позиция уязвима, советов матери не слушал и даже не слышал, твердо зная, что если ему в жизни доведется играть только роли третьего плана, то лучше уж не играть вообще. Как можно прожить жизнь, не играя в ней никакой роли, Олег себе не представлял, но полагал, что разберется с этой проблемой, когда она действительно станет для него главной.