Дорога на эшафот

– Даже не думай, он нас выдаст сразу и спрашивать не станет. Нет, нет и еще раз нет! – твердо заявил Василий. – А сейчас прощай, меня ждут на набережной. Пора обратно возвращаться. Да, вот еще, – приостановился он. – Набросай манифест, ты в этом силен, о восшествии на престол нового императора Иоанна Антоновича. Сможешь?

– Не знаю, попробую, – безвольно ответил Ушаков, и видно было, что он жалеет о своем порыве и, как и предполагал Мирович, может отказаться от задуманного в любой момент.

«Ну и пусть, – думал, ускоряя шаг, Василий. – Один справлюсь. Солдаты мне верят, и есть среди них надежные люди, те мямлить не будут, а пойдут за мной хоть на плаху. Им, как и мне, терять нечего», – и он вспомнил насупленные лица Фоки и Федора Пермяка, когда он предложил им занять более высокие должности. Им какая ни на есть свобода дороже, нежели чины и почести.

В конце июня Мирович неожиданно получил от Ушакова письмо, в котором тот обстоятельно описывал, как у него идет служба и что скоро он должен будет по распоряжению начальства ехать куда-то под Смоленск. Прочтя письмо от начала до конца, Мирович ничего не понял. Аполлон должен был приехать сам и известить его, когда императрица выезжает в Лифляндию, а вместо того прислал пустое письмо, где писал неизвестно о чем. Он перечитал его еще раз и вдруг остановился на фразе, где говорилось, что одна известная особа тоже собирается ехать по служебным делам, но в конце июня или начале июля.

«Вон оно что! – подумал он. – Значит, у него просто не было возможности приехать ко мне, коль он отправил письмо. Как не вовремя… Как не вовремя… И ничего не пишет, когда вернется обратно… А время упускать нельзя. И что остается? Написать манифест самому и зачитать его своим солдатам?» – некоторое время размышлял Мирович, а потом понял: иного выхода у него просто нет. Манифест он составит сам. Это не трудно. Опыт составления деловых бумаг у него имелся еще со времени учебы в Шляхетском корпусе, когда подрабатывал написанием прошений, потом в армии при генерале Петре Панине. Хорошо, напишет манифест, а что потом?

Мирович еще раз пробежал глазами текст письма, но ничего нового для себя не узнал. Потом он ощутил под пальцами какое-то утолщение, как бывает, когда попадается некачественно выделанная бумага. Он поднес лист к окну и увидел аккуратно посаженную заплатку точно такой же по цвету серой бумаги, употребляемой в канцелярии при переписке различных распоряжений и указов. Когда попадались подпорченные листы, то умелые канцеляристы умудрялись для сохранения бумаги, выдаваемой им строго по счету, заклеивать образовавшиеся проплешины четвертушками, вырезанными из испорченных при переписке листов. Василий перевернул письмо, но каких-то повреждений с другой стороны не обнаружил. Тогда он взял из походного саквояжа свою бритву и осторожно поддел ей заплатку. Она с трудом, но все же отклеилась. Он схватил ее и разобрал бисерные буковки, написанные рукой все того же Ушакова: «Прощай, милый друг Суржик. Не знаю, свидимся ли мы. Будь осторожен, решай сам, как поступить с нашим наследством». И дальше стояли две буковки А и У.

«Ясно, о каком наследстве он пишет – о нашем задуманном освобождении царевича Иоанна. И участвовать в нем он не сможет по не зависящим от него причинам», – понял Мирович.

Его бросило в пот от такого открытия. Получалось, Ушаков не просто устранялся от дела, а кто-то повлиял на него, угрожал. Вот чем объясняется его срочная поездка под Смоленск. И есть все основания думать, что обратно живым он вряд ли вернется.

«Кураев! – осенило Василия. – Больше некому. Видимо, Аполлон ему открылся, и тот запретил ему встречаться со мной. Получается, мы остаемся с ним один на один. Кто кого. Но за ним – сила, мне неизвестная, а кто за мной?»

«Твоя рота. Они с тобой, четыре десятка человек. Больше надеяться тебе не на кого», – услышал он чей-то голос, а может, сам произнес вслух эту фразу. Это не важно. Важно другое – отступать он не намерен, коль выдался случай проявить себя в деле. И тут ему вспомнились слова владыки Павла: «Это мы думаем, что все происходит случайно, а то воля Божья…» И он решился. Одному даже проще. Он справится…

4

Кураев объявился, как всегда, совершенно неожиданно. И приехал он в Шлиссельбург не один, а с компанией неизвестных Мировичу людей. Не задерживаясь в расположении полка, они сразу переправились на остров и находились в доме коменданта Бердникова, как сообщили о том Мировичу. Но Василий принял этот визит непосредственно на свой счет. Его вызвали после обеда к коменданту крепости, не сообщив причин. Пока его переправляли на остров, он перебирал в голове, зачем он мог понадобиться коменданту во внеслужебное время, но ответа не находил. А когда увидел прогуливающегося по берегу Кураева, то весь сжался и хотел было тут же кинуться в драку и заставить того сказать, куда делся Ушаков. Однако понял: такой поворот ни к чему доброму не приведет и он тем навредит только себе. Потому вышел из лодки с натянутой улыбкой и отрапортовал:

– Подпоручик Василий Мирович по вашему вызову прибыл!