Дорога на Москву

Юные и уже не юные тела дев и див преследовали меня от Сочи до Белореченска. Пляжи, танцплощадки, пустынный берег, по которому неведомо куда бредёт задумчивая девица; горная речка, пробивающая в камнях русло через самшитовую рощу, и в озерце под водопадом плещется русалка. Как молодой курцхаар, худо натасканный на дичь, я делал стойку почти на каждую из встреченных, но всё без толку. Дичь упархивала от неверного движения, от сглатывания слюны, от дрожи вытянутого напряжённого тела.

Конечно, в каждой улыбке, в каждом взмахе волос и летящем шаге длинных ног я видел Еву. Я плыл за девушками в горных речках Пшиш, Шепсуго, Белая, я нырял за ними с молов Дагомыса, я танцевал на турбазах под завораживающую мелодию армянского шлягера «О, Серук, Серук…», я целовался с Таней под окном дома, где в это время поднимали стаканы мой батька и Танин муж, физрук техникума. Но удовлетворения не было, потому что не было рядом Евы. К концу лета я уже твёрдо знал, что жить без неё не могу. Если и существовало на земле приворотное зелье, каким-то образом меня им опоили. Вероятно, оно было подмешано в вино, банки с которым стояли на табуретках у калиток по дороге к пляжу. Это было восхитительно. Ты идёшь к пляжу в Дагомысе, Геленджике, Туапсе, Джубге, а в банках у калиток колышется тёмная маслянистая жидкость. Кладёшь на табуретку двадцать копеек, выпиваешь стакан и шествуешь дальше. Да, в вине таился слабый привкус отравы, но я его не распознал.

Богатство плоти на юге ошеломляло. Я дурно спал ночами и думал о встрече с Евой. Втайне я радовался, что не столкнулся с ней на одном из пляжей побережья. Теоретически такое могло быть. Она улыбнулась бы мне из-за плеча очередного поклонника, и это был бы конец. Пока же оставалась возможность всё уладить.

Прежде всего я позвонил в Киев Сане. Мой лучший друг учился в институте инженеров гражданской авиации. Всё лето он оставался в Киеве, потому что был яхтсменом. А чем занят яхтсмен ранга Сани? Вылизыванием яхты. Об этом он писал глухо, но я догадывался, что дедовщина в их спорте похлеще армейской. Капитан Саниного четвертьтонника «Гелиос» по совместительству был заведующим кафедрой института, то есть доктором наук, чьим-то зятем и прочее. Саня с напарником латали паруса, чинили шкоты и фалы, укрепляли мачту, подкрашивали корпус, каждый час окатывали водой палубу. Капитан прибывал на судно в пятницу или субботу, – и обязательно с любительницей морских прогулок, иногда с двумя. «Без излишеств», – писал Саня. Но у капитана была законная жена, и это вносило дополнительный оттенок в яхтенную муштру. Когда капитанская жена появлялась на яхте ранним воскресным утром, Саня с напарником обязаны были скатиться в рубку до неё. Девицы в этом случае оказывались подружками раздолбаев матросов, и капитан устраивал им перед женой показательную выволочку. С похмела, писал Саня, у него получалось особенно хорошо.

Но в сентябре Саня оставался хозяином яхты. Капитан убывал с женой на заслуженный отдых, и Саня мог весь сентябрь без помех холить и лелеять яхту.

С трудом дозвонившись до яхт-клуба, я сказал Сане, что приезжаю.

– С девицей? – уточнил он.

– А як же.

– Давай. Мы здесь тоже найдём.

Пятого числа наш курс уезжал на картошку. Мне картошка не светила, потому что официально я был отозван на тренировочные сборы. В октябре первенство республики среди вузов, и от его результатов зависела не только зарплата тренеров. Есть результат – есть общага, стипендия, свободное посещение занятий. Виктор Семёныч, тренер борцов-вольников, собрал нас уже второго числа.

– Разожрались, значить? – оглядел он питомцев. – Ну что ж, с завтрашнего числа начнём.

И он показал кулак.

Сам Семёныч боролся ещё недавно. Выигрывал турнир за турниром, готовился к чемпионату Европы – и вдруг прободная язва. Поговаривали, что Семёныч прикладывался к бутылке и до язвы, и после. Но пропасть ему не дали, засунули тренером в университет. Иногда Семёныч выползал на ковёр – и у нас глаза лезли на лоб. Весом не больше шестидесяти пяти килограммов, он разрывал тяжей.

– Тебя в каком месте ковра положить? – ласково похлопывал по плечу какого-нибудь здоровяка Семёныч. – Здесь будет удобно?

На пару часов наш зал арендовали милиционеры, отрабатывали приёмы рукопашного боя. Как-то мы с ними в зале пересеклись, и один из них, мужик за сто килограммов, похвастался, что мастер спорта по дзюдо.

– Парашют цеплять будешь? – спросил его Семёныч.

– Чего? – не понял бугай.

– Если выйдешь против меня – начнёшь летать, – объяснил Семёныч. – А ежли с парашютом, падать не больно.

Мужик завёлся, побагровел, попёр на Семёныча, как танк. А тому только и надо, чтоб завёлся. Летал «мастер» над ковром красиво. Пикировал вниз головой. Садился от подсечки на тяжёлую задницу. Описывал широкую дугу в положении прогнувшись. Шмякался на лопатки после «кочерги», броска через спину с захватом одной руки. Милиционеры хохотали, как припадочные, чувство солидарности у них отсутствовало напрочь.