Да, Семёныч показал класс. Мы стали прислушиваться к нему, присматриваться. Словарный запас у него был не богат, зато «мельницы» и «вертушки» он крутил, как в кино.
– Давай, выиграй балл, – кивал он мне под настроение.
В спаррингах с ним я и понял, что такое настоящий борец. Гибкое тело, жёсткие захваты, резкие подсечки, изумительное мышечное чутьё. Этому нельзя было научиться, этим наделяла природа.
Я пыхтел, Семёныч поощрительно хмыкал, и временами у меня что-то получалось.
– Запомни, – показывал на состоящего из одних мышц парня Семёныч, – раз здоровый, значит, дурной.
Я запоминал. И убеждался, что корявые афоризмы Семёныча не подводят. Устрашающего вида противник на самом деле оказывался простым, как репа.
– Сам лёг, – удивлялся я.
– Раз здоровый, значит, дурной, – кивал Семёныч.
Отчего-то мне показалось, что за неделю пропущенных тренировок Семёныч меня не убьёт. Кого-то ведь на ковёр выпускать надо, думал я.
– Как провела лето? – спросил я Еву, когда мы остались одни.
– Нормально, – тряхнула она своей шикарной гривой.
– На юге?
– Пару недель в Крыму, а так Москва, Питер… До сих пор снится.
– Кто?
– Эрмитаж, – вздохнула Ева.
Я недоверчиво глянул в распахнутые глаза. Они смеялись, изучая. Передо мной стояла настоящая Ева, не поддельная.
– В Киеве приходилось бывать? – спросил я.
– В Киеве? – сразу забыла об игре Ева. – Я хочу в Киев.
– Если через неделю сбежишь с картошки, махнём в Киев. У меня там друг с яхтой.
– Конечно, сбегу! – прильнула ко мне Ева, замурлыкала. – Санечка, ты прелесть! А какая яхта, настоящая? И мы на ней поплывём? Слушай, как подумаю про картошку, жить не хочется. Дождь, грязь, холодина, кормят ужасно… Ты чудо, Санечка!
И чмокнула меня в щёку. То, что меня не будет на картошке, её как-то не взволновало. А может, она и не догадалась об этом.
– Деканата не боишься?
– Папка справку достанет, – махнула рукой Ева. – Он и так меня не отпускал. Сказал, здоровье надо беречь.
Я осторожно провёл рукой по выгнутой спине, и Ева не отшатнулась, лишь выдохнула в ухо:
– Увидят…
Я вбирал тёплый запах волос, пьянея. Но сейчас у меня в руках была другая Ева. И которая из двух Ев мне нужна, я уже знал.
– Звони десятого утром, – легонько оттолкнула меня Ева.
Я кивнул головой, не отводя взгляда от полураскрытых припухлых губ.
– В Киеве, всё будет в Киеве, – шевельнулись они.
От Семёныча я получил талоны на питание и помчался менять их на деньги. Буфетчица брала себе всего трояк из тридцати рублей, Семёныч сам же и подсказал, как избавиться от талонов. Кое-какие деньги у меня были, но для студента каждый рубль подарок.
Саня обещал встретить нас в аэропорту.
Десятого Ева в самом деле оказалась дома.
– А я уж третий день отъедаюсь, – протянула она в трубку. – Что? Киев? Какой Киев?
У меня похолодело внутри.
И тут Ева расхохоталась:
– Я пошутила, Санечка! Когда едем?
– Сегодня.
– А билеты?
– Возьмём в аэропорту.
Я был уверен, что нас ждут два свободных места на ближайший рейс, и так оно и оказалось. Я даже успел позвонить Сане и сообщить номер рейса.
Только в самолёте я разглядел девушку, сидевшую рядом со мной. Округлые щёчки опали. Волосы собраны в пучок на затылке. Под глазами едва заметные тени. Такой она почему-то была милее.
– Ты похорошела на картошке.
– Тебя бы туда! – фыркнула Ева. – Никто даже ведро не поднесёт.
– А как же Крокодил и Володя?
– Ребята на току работают, с нами одни деды.
Ева тяжело вздохнула.
– Устала?
– Не успела, вообще-то. На четвёртый день закашляла и домой.
Я всегда знал, что Ева не пропадёт ни в этой жизни, ни в какой-нибудь иной. Но вот тот, кто рядом с ней…
Я потянулся всем телом и блаженно закрыл глаза. Да, человек может гибнуть с ощущением счастья. На меня вдруг вновь налетел шторм под Джубгой. С утра поднялась волна, но я всё же поплыл к пенящимся камням. Я был глуп, оттого и плыл навстречу нависающим над камнями грохочущим волнам. Мне было весело. И вдруг волна взметнула меня и швырнула на бурые, похожие на оплавленное железо, камни. От удара перехватило дыхание, вода с песком хлынула в рот. Меня вертело в камнях, я не имел опоры ни под ногой, ни под рукой; водоросли, за которые я цеплялся, легко отрывались. Огромная масса воды опять обрушилась на меня, расплющила, проволокла по зубьям камней – и подвесила полуживого между землёй и небом. Как-то я сообразил, что надо плыть. Через полчаса борьбы вслепую с волнами – теперь они с радостным рёвом оттаскивали меня от близкого берега – я упал на мокрую, воняющую водорослями, гальку. Из носа, ушей и рта текла вода, исхлёстанные глаза ничего не видели, лёгкие конвульсивно вталкивали в себя воздух, сердце выпрыгивало из горла. Я был счастлив, что остался жив. На животе горела содранная кожа, саднили колени и локти, но я был счастлив…
– Киев, – толкнула меня Ева.
– Я что, спал?
– Ещё как.
Я глянул в иллюминатор. Земля неслась совсем близко.
Друг Саня не подвёл, встретил нас на машине.
– Олег, – представил он водителя, – в одной группе учимся.
– А гоняемся на разных лодках, – хохотнул чернявый Олег.
– Едем сразу в яхт-клуб, – сказал Саня, и я только пожал плечами.