Дорога на Москву

Олежка присел и стал ждать меня, загребая воздух клешнями. Он на голову выше, но ведь и это можно обратить в свою пользу. Я нырнул между рук к ногам, ухватился за одну, толстую, как бревно. Олежка немедленно обхватил меня за туловище, пытаясь поднять, как тюк с парусом. Но ведь борцу того и надо. Я прихватил его локти и налёг всем телом, переворачиваясь. Олежка напрягся, стараясь удержаться на ногах, и грохнулся спиной наземь. Для верности я вмял его голову в песок. Олежка посучил ногами, подёргался и затих.

Публика выла и визжала.

– Случайно! – надрывался матрос Вадик.

Мы поднялись. Олежкина подруга заботливо стряхнула с его спины песок и вытерла вспотевшее лицо полотенцем.

– Санёк, докажи, что не случайно! – прыгал рядом Саня. – Докажи, Санёк!

– Санечка, ты прелесть! – толкнула меня в объятия Олежки Ева, и вид у неё был очень радостный.

«Настоящая красавица…» – успел подумать я.

Олежка двинулся на меня, как бык. Пальцы рук сдавливали горло врага, на красном лице ни тени сомнения. Из откренивателя яхт Олежка в два счёта превратился в монстра-убийцу.

«Ну и ну, – вырвался я из жёсткого захвата, – придушит ненароком».

Но ведь есть такой приём – «мельница». Часами я крутил её под неусыпным контролем Семёныча. С захватом правой ноги, левой, опять правой и опять левой. Обратную «мельницу» крутил.

– Фигня, – говорил Семёныч, – разве это «мельница»? Ты его должен по ковру размазать.

Так Семёныч объяснял суть приёмов. А показывая их, действительно размазывал по ковру.

В общем, я уцепился за руку и ногу противника, крякнул, подражая Семёнычу, и Олежка всей своей массой опять повалился на спину, я едва успел из-под него выскочить. По-нашему это называется «туше».

На этот раз публика отреагировала вяло. Надоело публике зрелище. Мы с Олежкой стояли в грязи и мыле, жадно хватая ртами воздух, – народ разбредался. Саднила кожа, похрустывали косточки, пульсировала в подвёрнутой ноге боль, но народу до нас дела уже не было. Саня и тот уставился на яхту, будто увидев её впервые в жизни. Ева? Далеко была Ева, сидела в шезлонге, окружённая новыми подругами, и что-то с жаром рассказывала.

Глянули мы с Олежкой друг на друга, плюнули и пошли омывать раны. Кто ж поймёт, как не гладиатор гладиатора.

Натешившись видом бодающихся борцов, яхтсмены принялись за десерт. Когда я говорил о некотором мазохизме, присущем яхтсменам, я имел в виду и поедание ближнего. Сейчас матросы вцепились в своего капитана.

– Может, споём? – подмигивал Олегу Вадик. – Сань, что-то мы давно не пели.

Саня увлечённо ковырялся в кострище.

– Кто поёт, Саня?! – изумился я.

Вроде я его знаю, своего школьного друга.

– Поёт, и ещё как. Сел за румпель и затянул: «Славное море, священный Байкал…»

Саня по-прежнему ничего не слышал.

– Ну и что? – глянул я на Вадика. – Нравится человеку – пусть поёт.

– Одну песню команда выдержала. Но когда вторую начал… Олежка, какая его любимая?

– «Из-за острова на стрежень».

– Во-во. Капитан говорит: «Если он сейчас не заткнётся, я сойду с ума».

– Плохо поёт? – никак не мог я врубиться.

– Плохо! – хмыкнул Вадим. – Если б просто плохо, мы как-нибудь выдержали бы. А тут, понимаешь, гонка. Знаешь, как в гонке нервы напряжены?

– Я стресс снимал, – сказал Саня.

– Стресс!.. – подскочил Олежка. – Твой ор на всех яхтах слышали. В крейсерских гонках разброс яхт несколько километров, и они все слышали песню. Я специально спрашивал.

– Запретили? – посмотрел я на Саню.

– Капитан сказал: «Начнётся шторм, пусть воет до посинения». И на следующую ночь как раз шторм, пять баллов. Саня бегом к румпелю, вне очереди.

Саня изо всех сил дунул в погасший костёр, устроив пепельную метель. Хорошие лёгкие у парня.

– После первого куплета уже никто не спал, – Вадим рассказывал в основном Еве, но его слушали и все остальные. – В первый момент подумали, что налетели на сухогруз, и он врубил сирену.

– С Саниным пением никакая сирена не сравнится, – вставил свои пять копеек Олег. – Ты слышала когда-нибудь гудок сухогруза?

Ева сидела, согнувшись от смеха.

– Больше не позволяют петь? – спросил я Саню.

– Нет, – вздохнул тот.

– Сволочи.

– Капитан сказал: «Запоёшь – спустим на канате за борт», – поставил точку Вадим. – За бортом не больно-то рот разинешь.

– Надо капитана поменять, – предложил я. – Или команду.

Вот этой шутки не понял даже Саня. Я пожал плечами. В конце концов, не мне ходить в гонки. И не мне запевать «Из-за острова на стрежень…».

Я думаю о том, что в любой компании к концу второго дня неизбежно начинаются сложности. А уж среди островитян тем более. О нас с Евой я не говорю. Коза, гуляющая сама по себе. Но вот и Саня отлип от своей гречанки. И Олежка удрал куда-то в кусты. Вадим рявкнул на свою сероглазую малышку Оленьку. Дела…

– Пора собираться, – говорю я Сане.

– Завтра, – оглядывается тот на палатку, в которой скрылась Марина.

– Бесполезно. Сначала взаимное притяжение, потом отталкивание. Надо сматываться.

– У вас-то всё нормально, – бурчит Саня.

– У нас?! – смотрю я на Еву, которая уже измусолила журнальчик и теперь делает вид, что дремлет. – Ничего ты не знаешь про нас.

– Красивая деваха.