Дорога на Москву

– Говорят, ты повесть написал? – подкатилась после занятий Ева. – А я там есть?

– Какая ж повесть без Евы? – хмыкнул я. – Первая печальная повесть на земле про Адама и Еву.

– Я не люблю печальные.

– Весёлые любишь?

– Конечно.

Меня удивляло в Еве стремление сразу и без обиняков высказать своё кредо. Любит девушка веселье, и точка.

– Сама-то в съезде участвуешь?

– Смотреть буду.

– И только? Светлана вон под гитару поёт.

– У Светланы голос.

– А у тебя?

– Ты не знаешь, что есть у меня? – разозлилась Ева. – Тоже мне, писатель.

– У моей девочки есть одна маленькая штучка?

– Болван!

Она покраснела, и я готов был упасть перед ней на колени. Но поздно. Длинные ноги уже мелькали далеко впереди.

– Поцапались?

Я увидел рядом с собой Крокодила. Всё-таки умеют они появляться. Никого ведь не было – и вдруг крокодил, неподвижный, но живой. В руках справочник по философии и ленинские работы.

– Где был?

– В библиотеке. Почему на редколлегию не приходишь? Хорошая газета получается.

– Со временем туго. Сам понимаешь, каждый день тренировки.

– А Ева? – моргнул он глазом.

– Ничего Ева, бегает.

– Ты знаешь, что её дядя декан истфака?

– Ну и что?

– Ничего. Вчера с ним познакомился. Новую квартиру недавно получил, четырёхкомнатную.

Я действительно не знал про дядю-декана. Но каковы крокодилы! Лежат, как брёвна, на берегу, не шевелятся, однако всё видят и всё слышат. Ленина изучают.

– На истфак переходишь?

– Зачем? – спрятал книги за спину Крокодил. – На съезде повестуху прочтёшь?

– Ленка отпечатает, может, прочту.

– Володя классное фото сделал. Мы с Евой спиной друг к другу, расходимся, как в море корабли. Говорит, на международную выставку послал. Это фото и Евин портрет.

– Давно вместе позируете?

– Давно, – осклабился Крокодил.

Я думал, Крокодил спит, а он, оказывается, ведёт активную дневную и ночную жизнь. С дядей-деканом познакомился. Сфотографировался с Евой. Ай да рептилия!

– Аппетит хороший?

– Чего? – захлопнул пасть Крокодил.

– Похудеешь с этой учёбой, из своей весовой категории вылетишь. Таким, как Ева, нужны упитанные крокодилы.

– Наберём! – заржал Крокодил. – Вес мы умеем набирать.

В последнее время я забросил не только учёбу, но и газету. Володя, Крокодил и я входим в редколлегию факультетской стенгазеты. Володя приносит фотографии, Крокодил пишет заголовки, я придумываю рубрики и редактирую хохмы, которые тащат в газету все подряд, от первокурсников до преподавателей. Съездовский номер, похоже, Володя целиком взвалил на свои плечи, Крокодил вон справочником по философии занялся.

А у меня повесть. «Нет повести печальнее на свете…» Еву съезд смеха почти не заинтересовал. Один раз, правда, заявилась в раздевалку возле спортзала, где мы ползали на карачках по ватманским листам с карандашами и кисточками, полюбовалась процессом.

– Не для меня это, – смерила она взглядом Светлану, держащую в руках банку с клеем. – Сегодня в Русском театре премьера.

Светлана виновато улыбнулась.

Я знал, что в театр Еву водят актёры. Ей нравится богема, но, конечно, не до такой степени, чтобы курить анашу или оставаться до утра в пьяной компании. Во всяком случае, поздним вечером Ева всегда дома. Я слышу её дыхание на том конце провода – и осторожно кладу трубку. Говорить с ней по телефону невозможно: резка, категорична, неуступчива. При разговоре глаза в глаза она мягче, с удовольствием выслушивает комплименты. А потом вдруг зевает, слегка прикрывая рот.

– Устала?

– Не обращай внимания, это я так.

И смеётся. По её карим глазам, искрящимся в хорошую погоду, я никогда не могу узнать, о чём Ева думает. На редкость скрытна.

– И злопамятна, – добавляет Ева. – Подумай, прежде чем связываться.

– Уже связался, – напускаю я на себя мрачность. – На вечер к физикам идёшь?

– Конечно. Могу и тебя взять.

Я дёргаю плечом. Среди физиков у меня много знакомых, одних борцов человек тридцать. Борьба на физфаке популярна, я же в некотором роде знаменитость, без пяти минут мастер спорта. Семёныч уверен, что уже в этом году я выполню мастерский норматив. Но появляться на физфаке с Евой мне не хочется.

– Тренировка, – говорю я.

– А если я скажу – немедленно брось свою борьбу? – в упор смотрит на меня Ева.

– Каприз? – уклоняюсь я от прямого ответа.

– Да, каприз. Бросишь?

– Нет, не брошу.

– Вот! – торжествует Ева. – Вот поэтому у нас ничего не получится.

– Получится, – притягиваю её к себе, зарываюсь лицом в густые волосы с горьковатым запахом духов.

Обниматься Ева любит. Выгибает спину, прижимается бёдрами, медленно проводит ногой по моей голени, вздрагивает. По-моему, ей всё равно, видит нас кто-нибудь или нет. Вообще-то, целуемся мы в тёмных углах, но иногда на Еву накатывает прямо на улице. Я делаю вид, что не замечаю завистливых взглядов парней.

Ева отрывается от меня, делает глубокий вдох, приходит в себя.

– Всё-таки ты ничего.

– Опять двадцать пять! – злюсь я. – С кем ты меня путаешь?

– Молчи, глупенький. Был бы ты лет на пять старше…