Дорога на Москву

– Ни хрена из тебя не получится.

– Стараюсь, Семёныч.

– Кой чёрт стараться, ежли дыхалка слабая.

– Раз здоровый, значит, дурной, Семёныч.

– Это ежли у самого мозги. А студент и на мозги слабый.

Семёныч скажет, как гвоздь вобьёт.

Сдать бы скорей сессию – и куда глаза глядят. В Хадыженск. Или ещё дальше.

6

Сессию я сдал.

Поначалу, вообще-то, экзамены не заладились, но я давно примечал: то, что у меня туго страгивается с места, заканчивается, как правило, хорошо. Первым экзаменом была история КПСС, а наш Журковский однажды засёк меня на лекции с книжкой, не имеющей отношения к предмету. С той поры, вбегая в аудиторию, Дмитрий Петрович находил глазами меня и указывал перстом на ближайший к нему стол. Очевидно, ему казалось, что перед ликом преподавателя я мог полнее насладиться результатами того или иного съезда. Мне так не казалось, и я совсем перестал ходить на его лекции.

– Явились?! – искренне удивился он, увидев меня на экзамене. – Ну-ну, посмотрим, что вы за гусь.

Во второй раз Дмитрий Петрович уже побеседовал со мной о жизни, а в третьем заходе выставил «хор.».

– «Отлично» нельзя, – объяснил он, старательно расписываясь в зачётке, – на пересдачах вообще положена троечка.

Надо сказать, импульсивный и несколько косноязычный Журковский не соответствовал образу сурового и неприступного преподавателя истории партии. И дело даже не в том, что он подпрыгивал, рассказывая о лондонском съезде большевиков, немилосердно путал даты этих самых съездов и должности вождей. Журковский был Героем Советского Союза.

– Вы думаете, почему я забываю? – выходил он из-за кафедры и приседал, как перед прыжком. – А потому, что меня ранило, вот сюда.

Он стучал пальцем по голове, точно указывая место ранения.

– Вы думаете, каждый вот так сел с пулемётом на высоте – и уже герой? Ошибаетесь. Они встают, а я очередями, две коротких, одна длинная, – он проводил рукой, как стволом пулемёта, по аудитории. – Глазомер, рука, выдержка. Две коротких, одна дли-инная… И тут бац в голову! Всё, потерял сознание. Меня, конечно, вытащили, дали Героя. Вот вы смеётесь, а не понимаете, что такое настоящий пулемётчик. После ранения провалы в памяти.

Дмитрий Петрович неохотно возвращался за кафедру, вяло ковырялся в опостылевших, чувствовалось, бумажках, опять начинал про съезд.

Все остальные экзамены я сдал на «отлично», в том числе русский язык. Иван Иванович Прокатень, преподаватель русского, долго с недоумением вглядывался в мой диктант, который он провёл перед экзаменом. Ни одной ошибки, ни на этой стороне листка, ни на той. Списал? Тогда тем более были бы ошибки, пятёрка ведь у одного меня.

– Без ошибок, – помахал Иван Иванович листком, как бы взывая о помощи.

– Ну да?!

Мы оба долго смотрели на лист с диктантом.

– Чтобы написать без ошибок, чувствовать надо, – предложил мировую Иван Иванович.

– Наверно, зрительная память хорошая, – согласился я.

– Это может быть, – обрадовался преподаватель.

У Ивана Ивановича были два железных принципа, один жизненный, второй научный.

«Как говорят, так и правильно», – гласил научный. Но совместить его с предметом, который Прокатень преподавал, было трудно. Иван Иванович принцип декларировал, но исходил всё же из существующих правил и исключений русского языка. А вот жизненный принцип он соблюдал неукоснительно.

– Присаживайтесь, Иван Иванович! – приглашали его в президиум собрания, посвящённого фронтовикам.

– Спасибо, при советской власти насиделся! – кланялся, наподобие Петрушки, Иван Иванович.

Сразу после войны он был репрессирован, отсидел семь лет в лагерях. Мы не знали, за что его взяли, сам Иван Иванович об этом не говорил ни слова. Но сидеть он больше не соглашался нигде и никогда. Лекцию вышагивал. Практические занятия выстаивал у доски, обсыпая себя и студентов мелом. Из президиумов, как уже говорилось, бежал.

– Может, его в одно место ранило? – предположил как-то Крокодил.

– Тебя бы самого ранить, – сощурилась Ленка, – только в другое место.

Так вот, даже Иван Иванович, сопя и встряхивая ручку, которая отказывалась писать, выставил мне «отлично».

– Как говорят, так и правильно, а вы сказали и написали правильно, – вздохнул он. – Хоть и на занятия не ходили.

– Мой тренер Семёныч говорит что-то похожее: раз здоровый, значит, дурной.

Иван Иванович не понял, но согласился.

Ева одолела сессию с двумя «удочками» и тремя «хорами».

– Куда собрался на каникулы, Санечка? – остановилась она на минутку у двери.

– В Хадыженск.

– Это где?

– В яме между голубых гор.

– А мы с Ниной в Ригу, – улыбнулась Ева. – Проветриться надо.

– Без оруженосцев?

– Мы ездим только вдвоём, – поморщилась Ева.

Действительно, оруженосцев всюду хватает, и в Риге тоже. Я посмотрел вслед Еве. Она умудрялась ходить так, что одежды, в том числе брюки, обвивали ноги, трепеща, как стяги на ветру. Длинные ноги, переходящие в спину. Без округлостей девушка, а глаз не оторвать.

– Как в море корабли? – вылез на мелководье Крокодил, высунул из воды пасть.

– Да нет, в отпуск уходим.

Крокодил задумчиво обозрел вестибюль, полный девиц, икнул.

– Володька свою выставку ликвидировал, – сказал он.