Дорога на остров Пасхи

Стемнело, и он включил фары.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Уже приехали.

Справа, у обочины, показался тусклый мерцающий огонек. Машина сбавила скорость и начала притормаживать. Послышался шорох гравия под колесами, они остановились перед кирпичным двухэтажным зданием.

– Где мы?

– Понятия не имею.

Он открыл дверь и вошел первым. Неказистое снаружи помещение внутри оказалось неожиданно просторным. Стены были обшиты светлыми досками. Двенадцать столиков стояли тремя ровными рядами. За столами сидели мрачные коренастые мужики: кто ел, кто курил, кто лениво потягивал пиво.

Он выбрал столик, стоявший в дальнем конце зала. Справа, в нескольких метрах, приоткрытая дверь вела на кухню – струйки сизого чада лениво пробивались через щель, наполняя воздух запахом жареного лука.

Хозяин, краснолицый здоровяк в несвежем белом халате, взял кусок картона, заклеенный со всех сторон полиэтиленом («меню!» – догадалась она), вытер мокрой тряпкой и положил перед ними.

– Можете не читать. Есть только мясо и пиво.

– Отлично! Несите!

Хозяин ушел и через некоторое время вернулся с тарелками. Порции были рассчитаны на голодных водителей, но она и не заметила, как буквально проглотила кусок сочной свинины и залпом осушила бокал холодного, с выраженной горечью, пива.

А потом… Случилось то, чего она никак не ожидала.

Он сказал:

– Подожди! – и ушел.

Она уже начала нервничать, а он все никак не возвращался.

Подошел хозяин и положил перед ней чек.

– Что это? – спросила она.

– Счет.

– Счет?! Одну минутку… А где… мой приятель?

– Он уехал. Сказал, что вы расплатитесь.

– Как «уехал»?

– Вот так! У машины – четыре колеса и один руль. Он сел за руль, колеса завертелись, и он уехал, – в голосе хозяина чувствовалось раздражение.

– Но…

Она вдруг с ужасом вспомнила, что сумочка, деньги, документы и даже мобильный остались в машине.

– Милая! Вы поели? Теперь надо заплатить!

– Он… Наверное, он вернется… И вообще, это какое-то недоразумение…

– Платить будете?

На шум стали оглядываться мужики.

– У меня нет денег, – шепотом сказала она.

– Значит, отработаете!

– Послушайте! В конце концов, я ведь – женщина…

– Тем более глупо – попадать одной, ночью, в мужскую компанию!

Мужики за столиками повернулись и выжидательно смотрели на нее.

Эти мужики – конечно, не члены совета директоров. Не та одежда, речь, прически… Но в повадках и жестах неуловимо проглядывало что-то знакомое.

Хозяин отошел к выходу, загородил его широкой спиной.

Она встала, криво усмехнулась и… метнулась к двери, ведущей на кухню. Захлопнула ее за собой и дрожащими руками накинула хлипкий крючок.

У плиты стояла худая женщина с печальными глазами. Женщина лишь взглянула на нее и махнула рукой – куда-то себе за спину.

Там оказалась еще одна дверь. Она выскочила на улицу и увидела машину. За рулем сидел он. И улыбался!

– Сволочь!

– Выбирай, что сначала: мы ругаемся или едем?

– Едем! – она запрыгнула на сиденье.

Он включил фары и резко рванул с места.

Они долго молчали. Потом она сказала:

– Знаешь… Я успела отвыкнуть от твоих идиотских шуточек!

– Ты никогда не могла к ним привыкнуть.

– Еще бы! Что это было?

– Это – жизнь. Иногда кажется, что ты – в тупике. Тогда нужно сделать шаг.

– Отвези меня домой…

* * *

На следующий день она распорядилась о продаже радиостанции, журналов и газеты. Вырученные деньги пошли на оплату рекламы нового телеканала и трех – пока еще несуществующих нигде, кроме как в ее воображении – телесериалов.

Через неделю ее вызвал вице-президент. Поздно. Мосты уже были сожжены.

– Надеюсь, вы понимаете, что делаете? – спросил он.

Она улыбнулась.

– Это – жизнь. Иногда нужно сделать шаг, – ответила она.

Любовь

Прошел год, в котором не было ничего, кроме работы. Результатом стал большой и заслуженный успех. Рейтинги росли, а вместе с ними – зарплата.

Колесо Фортуны заскрипело, сделало пол-оборота и остановилось.

В ее жизни появился Тимофей – обаятельный мерзавец с мягкими волнистыми кудрями до плеч. Он называл ее «мамочкой», беззастенчиво воровал деньги и тратил (как она подозревала) на шлюх.

Тимофей был младше на девять лет, и она все прощала. Ее переполняло огромное гибельное чувство – без ответа и без выхода. Страдание превратилось в обязательный ежедневный ритуал.

Тимофей торопил со свадьбой – и она покорно соглашалась, прекрасно понимая, что им движет исключительно холодный расчет.

Она взяла на себя все хлопоты и расходы. Деньги казались чем-то вроде искупительной жертвы, а хлопоты помогали не думать, где ее неверный избранник, заявлявшийся лишь под утро, проводит ночи.

Это случилось за два дня до бракосочетания. Тимофей проснулся поздно. Он съел приготовленный завтрак, лениво примерил свадебный костюм.

– Молодец, мамочка!

Затем попросил денег – и ушел. «Насыщаться идеями».

Тимофей называл себя «творческой личностью». Он говорил, что хочет стать актером. Или – режиссером. Может быть, певцом. На худой конец – писателем. Неважно кем, но непременно – великим.

По крайней мере, он был великим бездельником. И – обманщиком.

Она осталась одна и… заплакала. И тут раздался телефонный звонок.

– Ты плачешь?

– Нет, притворяюсь!

– Не плачь, я уже еду.