Дорога на Тмутаракань

Жалкое оправдание, но оно неоднократно выручало, не давая сойти с ума от осознания, что, принося спасения единицам, ты проходишь мимо несчастий сотен, не замечая их либо не желая увидеть.

Для князя же нет собственных интересов. В битве он обязан думать о каждом, и любая смерть — грех не только убийцы, но и военачальника, не сумевшего сохранить своего воина.

Как красиво было бы повести свою дружину широкой лавой на врага, сойтись в рукопашной — и потерять при этом многих еще на подходах, от губительного водопада стрел, и еще больше — в сече, когда уставшие от скачки боевые кони не смогут вовремя поворачиваться, подставляя своих всадников под точные удары половецких сабель.

Как стыдно — приказать своим дружинникам спешиться, скрыться за щитами, бросив верных коней на верную гибель от стрелы либо, что еще горше, на радость торжествующим врагам, арканящим вожделенную добычу и тянущим упирающихся животных в свои табуны.

И как это верно — перегородить поле щитами, надежно защитившими воинов от стрелопада. Когда колчаны опустеют, орде Гзака придется идти вперед, на приступ. На копья русских дружинников, особо злых после пропажи коней.

Когда же пройдет наступательный порыв, на диких половцев и сброд, метко прозванный бродниками, ринутся гридни князя путивльского вместе с половцами его жены, отгонят врага прочь.

Победу праздновать будет рано, но здесь главное — продержаться до вечера. Сегодня должен подоспеть Кончак со своим войском, тогда все и решится.

Мне кажется, таков план у князя Игоря Святославича, ничего другого я просто не вижу. Хотя — я не воин, не мне судить о военных хитростях и расчетах.

Другое пугает.

Гзак — не безумец, да и Свеневид умеет правильно рассчитать опасность. Откуда такая уверенность в победе? Свеневид, я видел это, сам повел своих бродников на курских кметей. Нападение, как и следовало ожидать, сорвалось, но — само деяние! Бродников, скрестивших с ними оружие, кмети просто вырезают, как бешеных псов, и надеяться на милость в этом случае бессмысленно. Свеневид либо решил свести счеты с жизнью, что непохоже, либо... уверен, что кмети мстить не будут? Но куряне не мстят, только если мертвы. Что же скрывает Гзак? Что-то скрывает...

Поле битвы спряталось в облако пыли, не желая открывать кровавое действо, далекое от завершения. Перед стеной из красных щитов, выстроенной северскими дружинниками, росла вторая стена из лошадиных туш и тел убитых диких половцев и бродников. Пели стрелы, ввинчиваясь в низкое предгрозовое небо, всхлипывали наконечники копий, вонзаясь через кожаные нагрудники в хрупкие человеческие тела. Стонали раненые, которых некому было выносить с поля боя. Их судьба решится позднее, когда определится победитель. Своих тогда подберут и окружат заботой, чужаков же безжалостно прирежут — в степи обуза ни к чему.

Богом войны выглядел Буй-Тур Всеволод, поведший своих кметей на вылазку с холма. В правой руке он держал верный меч с булатным лезвием, выручавший не в одной схватке. В левой руке вместо щита, отброшенного по степной традиции, посвистывала в тон мечу отобранная у какого-то мертвеца — за ненадобностью, недобро усмехаясь, говорил Всеволод — половецкая сабля. Подобно былинным богатырям, князь оставлял за собой широкую просеку, отмеченную по краям хрипящими от боли стенами из тяжелораненых и покалеченных. За своим господином по образовавшейся дороге поспешали кмети. Их волчий вой пугал коней диких половцев. Кони шарахались в сторону, а всадников, пытавшихся удержаться в седлах, нещадно секли Мечами и саблями, рубили боевыми топорами, сметали на землю ударами булав и кистеней.

— Копья бы нам, — шептали про себя многие, но копий не было, сломались еще в начале боя.

Свеневид рвался скрестить клинок с Буй-Туром, но передумал, увидев, что натворил князь среди диких половцев. Вместо этого вожак бродников подозвал к себе несколько головорезов, до бегства в степь бывших неплохими охотниками.

— Кто свалит златошлемника, тому гривна серебра! Старайтесь, сволочи!

Вокруг Всеволода Святославича засвистели стрелы. Падали убитые и раненые кмети, падали и дикие половцы, стрелы не различали, кого бить. Наконец сразу две стрелы впились в левый глаз княжеского коня, и жеребец рухнул, едва не задавив хозяина.

Буй-Тур откатился в сторону, быстро огляделся. Стрелы летели со стороны небольшой группы верховых, и летели к нему, а не абы как.

Чтобы не быть хорошей мишенью, князь отполз за конскую тушу, валявшуюся неподалеку. Видимо, коня ударил снизу какой-то пеший воин, стремясь разрезать подпругу, и это на славу удалось. Седло валялось в нескольких шагах отсюда вместе со всадником, диким половцем, свернувшим себе при падении шею. Из лопнувшего брюха лошади вылез ком спутанных внутренностей, князь перемазался в крови и слизи, но рассудил, что переживать по этому поводу особо не стоит.