Дорога навстречу вечернему солнцу

Главный моментально почувствовал перемену в состоянии Марины. Встал, отошел к окну, закурил, приоткрыв форточку. Пациентка вдруг «закрылась», как будто кто-то невидимый встал между ним и ею. А он только было нащупал что-то важное.… Такое редко встречалось. Он обычно сразу вычислял будущих пациентов, подчинял их себе, в его руках они становились послушными, словно воск. Его пьянило ощущение власти над этими глупыми, растерянными душами. Тут же было сопротивление с самого начала, но тем слаще была победа. Он надеялся ее «раскрутить», и вдруг – сбой.… Во-первых, слишком болезненное что-то задел, дальше она не пустит, во-вторых, было ощущение, что кто-то вмешался. Кто-то молится за эту душу. Тем не менее, диагноз он, в общих чертах, определил, и теперь готовил лекарство. Марина сидела серьезная, погруженная в себя, с поблекшими соломенно-желтыми волосами, совсем не похожая на ту молодую, элегантную женщину, которой вошла сюда. И ей было все равно, как она выглядит.

Главный что-то делал, наклонившись над столом, а Марина ушла одеваться. Ширма была узкостворчатая, и если бы он обернулся.… Впрочем, Марине было наплевать.

Забрала лекарство, положила на край стола деньги и вышла, как из подземелья на белый свет.

Она еще опасалась изнасилования! Насилие было не над телом, а над душой. Неизвестно, что страшнее…

Лекарство она все ж принимала. Два дня. На третий начались звуковые галлюцинации. Любой стук, шорох отдавался в мозгу затихающим эхом. И лекарство улетело в унитаз.

Но душу гомеопат разбередил. От этого так скоро не избавишься. Марине мучительно захотелось увидеть сына, маму с папой. Она с нетерпением ждала выходных.

Иннокентий забежал проверить, как идет набор материала, и Марину не узнал. Ни веселости, ни иронии. Притихшая, как воробушек. Захотелось подойти и погладить по голове, как ребенка. Не посмел, конечно.

Марина начала было рассказывать о сыне, о родителях, и замолкла на полуслове. Нет, такой он ее еще не видел.

Зашел на другой день, сказали, что уехала. Пусто стало, будто что-то потерял.

Глава 15. Алла. Неожиданный поворот

По сторонам нависла высоченная изгородь из заостренных досок. Посередине – узкая тропинка. Она бежит по ней, в сгущающуюся темноту, и вдруг тропа обрывается. Падение, стремительное, невыносимо бесконечное в непроглядную, жуткую темь…

Алла проснулась с колотящимся сердцем. Вспомнилось вдруг ярко-ярко: у нее была любовь, и она ее потеряла. С тех пор душа не могла найти покоя. Замуж вышла за Ваню неожиданно, бездумно, как в омут прыгнула. И с той поры словно не живет, а играет чью-то роль. Душа как будто оказалась за чертой жизни и безуспешно пытается воплотиться, а тело не слушается, и все вокруг не то, не так…

Она училась на последнем курсе. Однажды она, худенькая студентка с копной рыжих волос, зеленущими глазами, в черной водолазке под самое горло и джинсах, увидела его в толпе. Он шел навстречу, погруженный в себя, ничего не видя перед собой. Высокий, по-мальчишечьи угловатый, с темными волосами, которые он собрал на затылке в хвост. Лицо его позже на миллион раз изучила, а тогда и не вгляделась. Ее пронзило невероятное чувство нежности и страха: он сейчас пройдет мимо, и они никогда больше не встретятся.… Шагнула наперерез, и, с ходу, высыпала свои книжки-тетрадки ему под ноги.

Он словно очнулся, бросился ей помогать собирать бумаги, разговорились, познакомились.

– Глеб, художник-оформитель, – представился он.

Глаза его, светлые, с черными зрачками, были удивительные. Зрачки то были маленькими, глаза – прозрачными, как вода в роднике, с голубоватыми лучиками, которые переходили в темно-синий ободок. То были горячечно, невероятно расширены, бездонные, затягивающие взор… Длинный, с горбинкой нос, впалые щеки, мягкие редкие усы и бородка…

На следующий день, после занятий, едва Алла сбежала с институтского крылечка, как увидела Глеба у решетки сквера. Они ушли вместе.

Они спали в обнимку. Хозяйка была в отъезде, и квартира оставалась в распоряжении Аллы. Утром Алла спешила в институт, Глеб отправлялся расписывать очередное кафе, или в свою мастерскую на окраине города, холодную и невероятно захламленную.

Алла входила в троллейбус и представляла, что Глебушка – рядом. Усаживалась на скамью в аудитории, и возлюбленного «размещала» рядышком, даже реально чувствовала тепло.

Он звал ее Аля, Олешек, придумывал разные ласковые прозвища.… До сих пор помнит она его губы, горячие, ненасытные…… Когда обнимает Ваня – словно в жаркой шубе оказываешься, воздуха не хватает, хочется освободиться. В объятиях Глеба хотелось быть вечно. Кольцо рук, словно два потока, легкие, нежные, надежные.… До сих пор, оказывается, лютая тоска по его дыханию, рукам, губам, по его мальчишески-порывистому телу. Глебушка.… Как она его любила, и глаза, и тело, и душу – ускользающую, странную, которую невозможно было ни приручить, ни привязать. Она всегда знала, что такого счастья – не бывает. Это ей случайно, незаслуженно досталось, и в любой момент могут отобрать.