Дорога навстречу вечернему солнцу

Напряжены были Иннокентий и Марина. Марину жаль. Едва пришла в храм, а тут такое творится… Иннокентий, похоже, рассказал ей обо всем.

Евгения сегодня исповедалась, причастилась, а тяжесть не отпускала. Отец Сергий на проповеди, возвысив голос, клеймил тех, кто читает бесовскую литературу.… Марина слушала особенно внимательно, на нее красноречие священника произвело впечатление. В ней за эти дни неуловимо изменилось что-то. Словно яркая обертка отступила на задний план, выявилось, что Марина может быть не только ироничной и легкомысленной, а серьезной, торжественной.… Еще одну душу приобрел Господь.

Какими разными дорогами ведёт Он всех нас! Но всё, всё – во благо. Аллу вот жаль. Неужели теперь её и в храм нельзя пускать?

Как вот оно получается: Алла казалась высокодуховной, правдивой и чистосердечной, а устремленность вон куда привела.… А сама-то Евгения! Ее уступчивость, желание сглаживать углы обернулось лицемерием и трусостью – давно надо было сказать Алле правду, что на самом деле думает о ней отец Сергий, кем ее считает.… Но жалко ее, больно ж ей будет… Помоги, Господи!!!

Евгения уже давно была дома, а мысли не могли переключиться на другой лад. Посмотрела в окно. Тень от ворот укрыла половину ограды.

Красные листья, что нанесло на клумбы, в тени кажутся черными, а на солнце горят красно-оранжево. Листья ушедшего лета…. Отшумели свое, отжили. Настоящим надо жить, все принимать, как волю Божию. Что бы ни случилось. И не повторять прежних ошибок.

Стукнула щеколда, Евгения вздрогнула. Так и есть. Алла.

– Я была у него дома, – крикнула та с порога, – его нигде нет! Его никто с утра не видел! Он покончит с собой! Его надо искать! Он умирает без меня!!!

– Сядь, – вздохнув, произнесла Евгения. Алла резко опустилась на табурет у двери.

– Я была у него дома, я была у родни, где Иннокентий живет… – жалобно забормотала Алла, – его никто не видел, никто не знает, где он, им плевать, никто…

– Он жив и здоров, – негромко, но твердо сказала Евгения. Алла, не глядя на нее, передернула плечами. Евгения продолжала:

– Он не хочет тебя видеть, как ты не поймешь! Чувствует себя прекрасно. Все его сегодня видели, он вел Литургию и Вечернюю. И был очень сердит. И не собирается умирать от любви к тебе, – голос Евгении дрогнул, – Ни-че-го не было, ни с кем он не пил, не спал, колдуны его не охмуряли…

– Да?! То, что он вел Литургию, ни о чем не говорит! Да что ты о нем знаешь?! – Алла осклабилась, и ее зеленые глаза сверкнули такой злобой и презрением, что Евгении на мгновение показалось, что видит незнакомое страшное лицо. Она машинально перекрестилась. Вспомнилось выражение «бес на лице играет».

Все еще находясь под впечатлением, она выговорила с отчаянием и облегчением:

– Отец Сергий считает, что в тебе – бес! Что ты – беснуешься, он сказал, что от тебя надо держаться подальше, тебя надо везти к старцу в монастырь, и ты освободишься…

Слова словно били Аллу по щекам. Она наклонилась, будто сложилась пополам. Потом стала медленно выпрямляться, и Евгения боялась, что снова увидит ее жуткую улыбку, но лицо Аллы было потухшим, серым. Она проговорила хрипло:

– Пусть это! Он! Мне! Скажет! Сам! – и, покачиваясь, вышла.

Она бежала по обочине, усыпанной сухими листьями и щебенкой, и каблуки ее туфель нещадно обдирались о камни…

Глава 24. Алла. В тупике

Позже ей вспоминалось смутно: душил жуткий страх. Сережи нигде не было. Он оттолкнул ее там, в церкви, не дал спасти себя.… Представлялось – он мечется, плачет, не хочет жить, зовет ее, Аллу. А потом Женькины отвратительные, нелепые слова… Она бежала, что есть силы, надо было увидеть его, удостовериться, что он не покончил с собой.

Она ворвалась в его дом, искала его, а там полно чужих людей. Она чувствовала, что он – где-то рядом, металась, как слепая. Ее грубо схватили, затолкали в машину.

По дороге в милицию она пришла в себя. Мысль заработала ясно, четко, и слова нашлись, убедительные, ироничные. Она заявила, что это недоразумение. Да и Ванин приятель как раз дежурил. Поверили, отпустили.

То, что душа ее выла от боли, они не могли догадаться.

Уже темнело, когда она прошла, устало горбясь, мимо дома под раскидистой черемухой, где жил он. Старалась не смотреть в ту сторону.

– Ложь, ложь, ложь! – шептала она под нос, – Все врут! Боятся раскрепоститься, дать волю чувствам! Боятся отдаться страсти! Трусы! Ненавижу! Женька, глупая, не видит, не знает. Сережа – трус. Струсил! Кого испугался? Себя испугался! Дурак!!! Я каждой клеточкой чувствую, как ты тянешься ко мне, ты – рядом со мной, днем и ночью, я чувствую тебя! Кого хочешь обмануть! Я всех насквозь вижу!!!

Уже сгущалась тьма, во всех комнатах дома ярко горел свет. Дети и Ваня сидели за столом в кухне и одновременно повернулись на звук стукнувшей двери. Ваня и Маша смотрели одинаково, настороженно и сердито, как ей показалось. Дениска хотел сползти со стула, но Маша его удержала.