Дорога неровная

Ой, что потом было!.. Валентина опять улыбнулась, вспоминая, как разбушевался тогда муж, как носился по комнате и ругался самой отборной бранью. Сейчас-то Валентине забавно про то вспоминать, а тогда она кое-как спеленала сына, прижала к себе, забилась в угол и затихла. И Павлушка, прибившись к ней с другого боку, таращилась испуганно на Егора.

Егор долго вымеривал шагами комнату, матерился, а когда отвел душу, подскочил к Валентине - та даже глаза от страха закрыла, подумала: ударит - выхватил ребенка, распеленал его и снял крестик.

- Вот так, - процедил сквозь зубы и выскочил на волю.

Валентина улыбнулась: Бог с ним, с крестиком, и новый купить можно, главное - крещёный Василек, и будет охранять его ангел-хранитель.

- Баю-баюшки-баю, живет котик во саду, приди, котик, ночевать мово Васеньку качать… А-а-а, а-а-а…

Тикают на стене часы, спокойно спят ребятишки.

За окошком послышались шаги.

Валентина задула самодельный ночничок - сальный фитилек в глиняной плошке: а вдруг варнак какой? Швырнет в окно камнем, перепужает ребятишек. А шаги ближе и ближе. Во дворе, на крыльце… И лишь тогда страх отпустил Валентину, когда послышался негромкий стук в дверь, условный ермолаевский стук.

- Егорушка, - всполошилась Валентина и заторопилась, зачиркала спичками-серниками, разжигая коптилку, но спички гасли, фитилек никак не разжигался, и она в темноте бросилась к двери, на которую падал случайный лунный лучик, пробившийся в щель между задернутых небрежно шторок.

- Ктой там?.. - спросила все же для порядку, хотя сердцем чуяла: там её муж.

- Да я это, Валентинушка, я!

Валентина скинула щеколду, Егор нетерпеливо шагнул через порог и крепко обхватил жену руками, прижал к колючей шинели.

- Валентинушка, голубушка моя, женушка родимая, - шептал, целуя жену в мокрые от слез глаза. - Опять плачешь… А чего плачешь? Ведь я вернулся живой и не раненый даже.

- Живой, сейчас живой, - всхлипнула Валентина. - Жду тебя и всегда боюсь, а вдруг тебя привезут, а не сам приедешь. Уходи ты с этой проклятущей милицейской должности! Боюсь я за тебя!

Егор отстранил жену от себя:

- Опять ты за своё. Сколько раз говорено, что я - коммунист, куда меня пошлёт партия, туда и пойду. А сейчас я партии в милиции нужен.

- Да извелась ведь я совсем, - запричитала Валентина. - Изболелась за тебя. Ты неделями пропадашь где-то, ездишь, а вдруг по бабам шляшся, почем я знаю, - не выдержала и высказала Валентина свое тайное подозрение.

- Тю, сдурела баба! - расхохотался Егор, разжигая фитилек. Он снял тяжелую сырую шинель, фуражку, стянул сапоги и в одних носках пошел к умывальнику. - Чем ерунду молоть, лучше воды в рукомойник долей, мать.

Он долго плескался, фыркал. Умывшись, насухо вытерся холщовым полотенцем, и не успела Валентина отойти прочь, сграбастал её в охапку, прижал к своему большому напряженному телу.

- Разбудишь ребятишек, отпусти, - прошептала Валентина, слабея в сильных родных руках.

Но Егор понёс жену на руках к топчану, стоявшему возле печи. Он ласкал её, шептал слова ласковые, какие придумал по дороге домой.

- Егорушка, - Валентина лежала на его плече, уютно устроившись под его рукой, - а я, кажись, опять чижёлая.

Егор слушал сквозь дрему: двое суток не спал, и сейчас после давно желанной близости с женой ему хотелось только провалиться в сон и ни о чем не думать. А жена рассуждала:

- Васенька еще маленький, да и Павлушка невелика. Трудно нам будет, родненький. Как быть, Егорушка, может, пойти к баушке Нюре, что Васеньку принимала? Она поможет, срок-от небольшой…

Ермолаев сразу проснулся, даже привстал на локте, глядя свирепо на жену:

- Да ты в своем ли уме, Валентина, о чем это болтаешь? - она сразу затихла: если Егор назвал её так, значит, рассердился не на шутку. - Чтоб своё дитё губить у какой-то глупой старухи? Вздумай только! Я те тогда… - остыв, добавил укоризненно: - А ещё в церкву бегаешь, да ведь это грех - дитя своё губить!

- Дак, Егорушка, - попыталась оправдаться Валентина, - Васятке годик всего сравнялся, куды мы с другим малым денемся? Голодно…

- Ничего, мать, продержимся, - Егор ласково погладил жену по животу. - Не горюй, не одним нам голодно живется.

Глава IV - Ехали солдаты…

«Ехали солдаты

со службы домой,

на плечах погоны,

на грудях кресты…»

(Солдатская песня)

Трудным был двадцатый год. Очень трудным. После разорительной гражданской войны молодая республика Советов поднималась на ноги, словно оглушенный дубиной человек - с трудом, шатаясь, всю волю собрав в кулак, чтобы устоять.

Голод гулял по стране, косил людей. Народ требовалось накормить, и решение проблемы виделось в продразвёрстке - изъятии излишков продовольствия у тех, кто эти излишки имел.