Сибиряки - народ крепкий, обстоятельный, привыкший к трудностям. Эти самые трудности и выработали знаменитый сибирский характер - самостоятельность, чувство собственного достоинства, доброта, честность, непримиримость к насилию, жизненный оптимизм у сибиряков в крови. И в сочетании с широкой, непонятной всему миру, русской душой, этот характер - явление уникальное.
Всякий трудолюбивый человек в Сибири мог достичь необходимого благосостояния, и обычный сибирский крестьянин-середняк в центре России мог прослыть кулаком, а таких в Сибири оказалось немало. Бедными были только ленивые да невезучие - в любом деле необходимо и простое везение: чтобы град посевы стороной миновал, чтобы корова благополучно отелилась, конь-кормилец не пал, да чтобы парни в семье рождались… Да мало ли на свете причин, которые или помогают достичь этого благосостояния, или же лишиться его?
Крестьяне-сибиряки приняли советскую власть спокойно - они пока ничего не приобрели, однако ничего и не потеряли, хотя белые, откатываясь на Восток под натиском красных, старались принести как можно больше вреда: увозили с собой всё, что было возможно, а то, что невозможно - уничтожали.
К этому обстоятельству сибиряки тоже отнеслись спокойно: война - не мать родна, зато земля - матушка, она поможет пережить лихую годину. Ну, а если помощь государству нужна, то её можно и оказать: России от беляков досталось больше. Поэтому к продразвёрстке сибиряки отнеслись с пониманием: надо, значит, надо, не век, чай, это лихо.
Однако уже весной двадцатого года стали проявляться первые признаки недовольства: мало того, что хлеб требовалось сдать в нереальные сроки - апреле-мае, когда остается только семенное зерно, и невыполнение задания строго каралось вплоть до конфискации имущества, так волостное начальство замучило крестьян и другой повинностью - гужевой.
Март - горячая пора. В Сибири, как нигде, ценится не только погожий весенний день, но и час. Надо готовиться к полевым работам, а приходилось по спецнарядам выполнять гужевые и почтовые обязанности, причем, работа эта, как правило, не оплачивалась.
Ишимский уезд - самый богатый в губернии, потому и продразвёрстка тяжелее, и другие повинности чаще, и не случайно первые крестьянские волнения случились весной именно в Ишимском уезде. Прислушаться бы губернским представителям к тому, о чём говорят крестьяне, да призадуматься… Однако, выбравшись из грязи да попавши в князи, князем всё-таки не станешь. А тут - мандат в кармане, дающий широкие полномочия, на поясе наган, пресекающий одним своим видом все возражения, как не вскружиться голове, как не почувствовать себя властелином чужой жизни? Да ещё и плебейская тёмная зависть к более удачливому, богатому вдруг выплеснется из души: «Ты унижал меня? Так я теперь унижу тебя вдвое. Я для тебя сейчас Бог и царь!»
- Сейчас лето, ешьте траву, ройте корни и питайтесь! - заявил в Озернинской волости уполномоченный Тюменского губпродкома. Заявил беднейшим крестьянам, которые, получив землю, надеялись благополучно отсеяться, вырастить урожай. А уж с того урожая можно и государству выделить пай, и самим из нужды выбраться.
Но справедливости ради, следует сказать, что самые ретивые за издевательство и глумление над крестьянами, если поступал сигнал в губревком, строго наказывались ревтрибуналом, приговаривались порой и к расстрелу. Да ведь не всякий крестьянин имел возможность написать о самоуправстве уполномоченных губпродкома, кроме того, сибиряки - народ отзывчивый к чужой беде, а за Уралом, видимо, явная беда, если так безжалостно подчищают хлебные запасы да отправляют большими обозами в Тюмень, вот и терпели произвол.
И как ни трудно было, как ни изумлялись крестьяне тупости распоряжений губернского начальства, весенняя продразвёрстка была почти выполнена, а новый урожай сулил зимой вполне сносную жизнь, уж если не всем, то большинству, правда, иных продразвёрстка разорила вконец и загнала в кабалу к зажиточным хозяевам.
И вдруг!..
Новое задание в июле обрушилось на людей как неожиданный летний снег. Крестьяне зароптали. В Ишиме начались всплески женских бунтов - явление само по себе непредсказуемое, а если к тому же намеренно подстрекаемое, то явление еще и страшное. И то ли из-за беспечности своей, то ли из желания скрыть свои просчёты, руководство ишимского уезда отрапортовало: «Серьезного значения этому движению придавать нельзя, так как оно практически безрезультативно и особой угрозы Советской власти не создает…» А продотряды обвинили в трусости, революционной несознательности, жалости к контрреволюционным элементам. И это в то время, когда в иных селах продотрядников убивали!..