Дорога особого значения

Чтобы скоротать время и обрести душевное равновесие, Игнат стал сочинять стихи. Стихи у него рождались легко. Он не придавал большого значения своим стихам и тем более не считал себя поэтом, он просто произносил про себя или вслух сочиненные четверостишья и почти тотчас же их забывал. Вот и сейчас, покосившись на неподвижно сидящего Афанасия Лыкова, он хмыкнул, невольно завидуя его выдержке, и вполголоса пробормотал:

— Вот со мной приключилась беда,

Как мне быть при таких при делах?

Едет поезд незнамо куда,

А внутри его я в кандалах…

Игнат вздохнул, сам себе усмехнулся и осмотрелся. В тамбуре, по ту сторону решетки, маячила фигура конвоира.

— Слышь, начальник! — окликнул его Раздабаров. — Ты хоть скажи, куда мы едем? На север, на восток или, может, на юг?

— А тебе не все ли равно? — огрызнулся конвоир.

— Ну, не скажи! — не согласился Игнат. — Если на юг, то оно как-то спокойнее на душе. Потому что на юге теплей. А север вреден для меня. Помнится, так сказал один великий поэт… Так что же, начальник? Назови направление маршрута!

— Не положено! — равнодушно произнес конвоир. — Когда приедете, то сами разберетесь — юг это или север.

— Тогда хоть скажи — долго ли еще мы будем тащиться в неизведанные дали? — спросил Раздабаров у конвоира.

— Вот как только начнут вас выгружать из вагона, то считайте, что приехали, — неопределенно ответил конвоир. — А пока молчи и поезжай дальше.

— Скучный ты человек! — сказал Раздабаров. — Бескрылый. Унылое существо, по-другому и не скажешь.

— Зато ты, я погляжу, веселый! — огрызнулся конвоир.

— Это — да, — согласился Раздабаров. — Я веселый. И повеселился я в своей жизни немало. Не жизнь у меня была, а прямо-таки фейерверк.

— Ну, теперь будешь веселиться в лагере! — мстительно произнес конвоир. — Говорят, там тоже весело. Тоже сплошь фейерверки. Вот прямо-таки круглосуточно.

— Да ну тебя! — разочарованно махнул рукой Раздабаров. — Говорю же — унылая ты личность. Непроходимая серость. Вот так взял и разом испоганил все настроение. О чем с тобой после этого и говорить?

— А не надо было попадаться, — оскалился конвоир. — Вот и веселился бы дальше.

— Вот тут ты прав! — вздохнул Игнат. — Не надо было мне попадаться… Вот ты послушай.

И Раздабаров выдал экспромтом куплет:

— Что теперь с судьбинушкой бодаться?

Надо было мне не попадаться.

И гулял бы я на вольной воле

Как веселый ветер в чистом поле.

— Сам, что ли, сочинил? — недоверчиво спросил конвоир.

— Не я их сочинил, а они сами сочинились, — усмехнулся Игнат.

— Это как так? — спросил конвоир.

— Да я и сам не знаю как, — пожал плечами Раздабаров. — Как-то так, само собой…

— Вот и сочинял бы! — сказал конвоир. — Что ж тебя потащило по тюрьмам да лагерям?

— Да ну тебя с такими твоими вопросами! — махнул рукой Игнат. — Разве на такие вопросы можно ответить вот так вот, с ходу? Судьба! У меня — быть узником, у тебя — меня сторожить.

На том их разговор и закончился. А вагон все скрипел и качался, и все так же дул сквозняк из невидимых щелей, и все так же ехал и ехал поезд, и по-прежнему было непонятно, на север он едет, или на юг, или, может, и вовсе в какую-то невиданную и неслыханную сторону, для которой и названия-то пока не придумано.

* * *

Поезд остановился неожиданно и так резко, что заключенные посыпались с верхних полок на головы тем, кто сидел на нижних полках. В тамбурах раздались голоса, забегали конвоиры.

— Сдается, мы приехали! — воскликнул Раздабаров, и в его голосе послышалось отчаянное веселье. — Вот сейчас нас выведут, и мы увидим замечательную картину! Море, пальмы, смуглые островитянки, которые только того и ждут, чтобы обнять нас… Эх!

— Приготовиться к выходу из вагона! — прозвучала команда. — В вагоне ничего не оставлять!

— Ну, я же говорю! — не унимался Раздабаров. — Вот сейчас мы увидим южные небеса в алмазах!..

Выводили долго, по одному. Прямо к распахнутым дверям вагона подъезжали «воронки», туда и заходили заключенные. То есть прямо из вагона — в «воронок», так что ни осмотреться, ни даже поднять голову ни у кого возможности не было. Когда «воронок» набивался под завязку, его двери со скрежетом закрывались, и на его место тотчас же подъезжал следующий «воронок».

— Угрюмый, отзовись! — окликнул напарника Раздабаров. — Ты здесь?

— Здесь, — отозвался Лыков.

— И я тоже здесь! — сказал Раздабаров. — Все мы здесь! Никого не потеряли наши добрые конвоиры! За что им отдельное спасибо!

«Воронок» тронулся. Ехали недолго — всего каких-то полчаса. Машина остановилась, снаружи раздались голоса, дверь «воронка» отворилась.

— Чьи имена будем называть — выходят! — раздалась команда. — Выходят — и сразу садятся на корточки! Никаких лишних движений. Никаких разговоров! Все делаем бегом!

Было названо первое имя. За ним — второе, третье, четвертое… Словом, обычная кутерьма, которая всегда случается, когда в лагерь прибывает новая партия арестантов. Властвовала ночь. Чувствовалось приближение весны. Пахло талым снегом и еще какими-то запахами, которые свойственны только весне.

Глава 14