Дорога особого значения

— И что, ты думаешь, блатные на это согласятся? — в раздумье спросил Раздабаров. — Вроде бы не их это почерк.

— Кто-то, может, и согласится… Ну, а не согласится, так они управятся и сами. Главное, они с помощью блатных будут на свободе. А уж там…

— Они? — глянул Раздабаров на Лыкова.

— Они, — ответил Афанасий. — Сдается мне, мы и вправду угодили в самое пекло.

— Да, но в пекле должен быть самый главный черт, — сказал Раздабаров.

— Понятное дело, что должен, — согласился Лыков.

— Но кто он, вот в чем вопрос, — в раздумье проговорил Раздабаров. — А ведь он где-то совсем рядом… Может быть, даже спит на соседних нарах.

— Не думаю, — возразил Лыков. — По-моему, самого главного черта следует искать на воле. Рассуди сам. Вряд ли вся эта беда может ограничиться одним лагерем. Что такое один-единственный лагерь? Это, знаешь ли, не масштаб…

— Да, наверно, — согласился Раздабаров. — Транссиб — он огромный, и чтобы нарушить его работу, один лагерь погоду не сделает. Тем более что даже из этого лагеря побегут не все. А уж взрывать, ломать и рушить — так и вообще мало кто захочет. Побоятся. Скорее всего выбегут из лагеря и разбегутся в разные стороны. Значит, примерно такая же буча затевается сейчас и в других лагерях. А чтобы ею руководить — тут нужно быть не в лагере, а на воле. Из лагеря особо не наруководишь.

— Но при этом кто-то из этой публики должен быть и в лагере, — сказал Лыков. — Тот, кто выполняет поручения находящегося на воле.

— И это должен быть такой человечек, который в любое время может выйти за пределы лагеря и в любое же время вернуться в лагерь обратно, — сказал Раздабаров. — А стало быть, не заключенный. Кто-нибудь из вольных…

— Или кто-то из лагерной администрации, — уточнил Лыков.

Они замолчали и посмотрели друг на друга.

— Ты думаешь, что все-таки он?.. — осторожно спросил Раздабаров.

— Думаю — да, — кивнул Афанасий. — Начальник лагеря… Давай с тобой порассуждаем. Убийство оперуполномоченного и его осведомителей — раз. Теперь вся эта суета с подготовкой восстания и уговором блатных принять в ней участие. Это два. Причем блатных поставили в такие условия, что им и деваться-то некуда кроме как бежать. Тут явно чувствуется чья-то руководящая и направляющая рука. Иначе говоря, заранее продуманный план. Это три. При этом никто не станет устраивать побег ради побега. Значит, бегунков кто-то будет ждать на воле. Это четыре. Но чтобы их ждать на воле, то и самому нужно быть там же, на воле. Это пять. А чтобы все прошло так, как задумано, между волей и лагерем должна быть связь. Надежная связь, постоянная. И, конечно, тот, кто эту связь обеспечивает и заодно руководит подготовкой побега. И этот кто-то, повторюсь, должен иметь возможность в любое время покидать лагерь и в любое же время в него возвращаться. Образно говоря: вышел из лагеря, отчитался о выполненном задании, получил новые инструкции и вернулся в лагерь. И это шесть. Ты видишь, сколько фактов указывают на начальника лагеря? Конечно, доказательств пока нет никаких, но фактов много!

Лыков умолк и перевел дух. Раздабаров какое-то время размышлял. Он находился под впечатлением той логической выкладки, которую выдал Лыков.

— И хотел бы что-нибудь тебе возразить, — наконец сказал Раздабаров, — да нечего. Вроде все правильно. Но что же нам делать? Сообщить о своих подозрениях Карагашеву? Это само собой, да вот только он будет лишь утром. Если вообще будет, а то мало ли куда его понесут ноги. А время дорого. Кто его знает, вдруг блатные завтра с утра согласятся на побег, и завтра же все и начнется? Как же быть?

— Думаю, нам надо встретиться с Подковой, — сказал Лыков. — И разъяснить ему все открытым текстом. Скажем: так, мол, и так, тебя и всех твоих орлов-блатных подбивают на побег не ради того, чтобы оказаться на воле, а ради совсем другого дела. Нехорошего, подлого дела. По сути, выступить против советской власти. Да и ладно бы против советской власти — с нею, думается, у блатных свои счеты. Но выступить на стороне врага! На стороне фашистов! А это уже совсем другой расклад для блатных. Не думаю, что они обрадуются такой перспективе. Знаю я их психологию. Сталкивался. Не их это дело — воевать с оружием в руках против советской власти.

— Афанасий! — с дурашливым восхищением произнес Раздабаров. — Оказывается, ты умеешь говорить длинные речи! Вот — двинул уже вторую речь подряд! Скажу честно — не ожидал!

— Да ну тебя! — Лыков даже смутился от такого комплимента. — В такой ситуации даже глухонемой, и тот бы заговорил. А я в этом плане вроде как нормальный. Так что же, идем к Подкове?

— Пойти-то, конечно, можно, — в раздумье проговорил Игнат. — Да вот только… Ведь ты подумай — этим самым мы себя разоблачим! Откуда, спросит Подкова, у вас такие сведения? С чего вы взяли, что за воротами лагеря всех нас будет ждать не воля, а фашисты? Это откуда же вы взялись такие информированные и умные? Ох, разоблачим мы себя. Как пить дать, разоблачим!

— Ну, и пусть разоблачим, — спокойно ответил Лыков. — И что с того?