Дорога перемен

Кто сможет отрицать, что, невзирая на все заскоки, образ буяна оказался весьма полезен? Разве не он помог в двадцать один год получить «Серебряную звезду»[23] и офицерский чин? Это не шутка, в таком возрасте подобным мало кто мог похвастать (Офицерский чин! До сих пор от одного только звучания этих слов в горле тепло щекотало, а грудь распирало гордостью), и никакому психиатру этого не отнять. Теперь Шеп уже не мучился тем, что в культурном развитии отстал от сверстников. Он чувствовал себя на равных с людьми вроде Фрэнка Уилера, который был детищем всего того, что некогда вызывало завистливые корчи: Восточный университет, гуманитарные науки, годы ветреного обитания в Гринвич-виллидж. Но что ж такого ужасного в том, что Шеп закончил политех?

Кроме того, не учись он там, не встретил бы Милли, в чем Шеп больше ни секунды не раскаивался, а если б вдруг пожалел, то и без всякого психиатра понял бы, что с ним серьезные нелады и он действительно спятил. Пусть у них разное происхождение, пусть он не помнит, с чего вдруг женился на ней, пусть их брак не самый романтичный на свете, но Милли создана для него. Источником непреходящего умильного изумления было то, что она пережила с ним весь этот аризонский и нью-йоркский кошмар (Шеп поклялся, что никогда этого не забудет) и великолепно приспособилась к его новой жизни.

Сколькому она выучилась! Что было совсем не просто для дочери полуграмотного маляра, в семье которого все говорили: «Я это терпеть ненавижу». Тем удивительнее было то, что она одевалась почти так же хорошо, как Эйприл Уилер, и почти так же свободно могла поддержать разговор на любую тему, а их обитание в уродливом провинциальном доме умела оправдать ссылками на детей и работу («Иначе, разумеется, мы бы жили в Нью-Йорке или настоящей деревне…»). Всем комнатам она умудрилась придать строгий интеллигентный облик, который Эйприл называла «интересным». Ну, почти всем. Шеп скатал бархотку и, запихнув ее в трубочку с воском, снисходительно вздохнул: эта комната, спальня, имела не вполне утонченный вид. Стены в обоях с крупным цветочным узором – гвоздики и лаванда – были увешаны полочками, на которых рядами выстроились мерцающие стеклянные безделушки; окна служили не источником света, но рамой для стремнины канифасовых штор, перехваченных в талии, а кровать и туалетный столик скрывались под накидками, изобилующими сборками и воланами и отороченными канифасовой же каймой. Такая комната могла пригрезиться девочке, которая одиноко играет в укромном уголке двора, самозабвенно строя куклам дворец из разломанных фруктовых ящиков и лоскутьев, и без устали подметает каменистую землю, чтоб ни соринки не осталось; девочке, по лицу которой пробегает рябь, когда взмокшими руками она суетливо поправляет запачканную ленту на газовом кукольном наряде, шепотом приговаривая: «Вот так… вот так…», и чей испуганный взгляд очень похож на взгляд женщины, что нынче высматривает в зеркале следы посягательства старости.

– Дорогой… – позвала Милли.

– Мм?

Обеспокоенная неприятной мыслью, она медленно повернулась на стеганом пуфике.

– Не знаю… наверное, ты будешь смеяться, только… Тебе не кажется, что Уилеры слегка… задаются, что ли?

– Да ну, ерунда какая! – увещевающим баском ответил Шеп. – Чего ты вдруг удумала?

– Сама не знаю, да вот… Понятно, что она расстроилась из-за спектакля и все такое, но мы-то здесь ни при чем, правда? И потом, в наш прошлый визит к ним все было как-то… Помнишь, когда-то я пыталась объяснить, с каким выражением на меня смотрит твоя мать? Ну вот, Эйприл смотрела точно так же. А теперь она забыла о нашем приглашении… Не знаю, только это странно.

Шеп закрыл баночку с ваксой и убрал щетки.

– Душенька, ты все напридумала, – сказал он. – Гляди, испортишь себе вечер.

– Так и знала, что ты это скажешь. – Милли встала; в розовой комбинации она выглядела невинно и трогательно.

– Говорю, как оно есть. Ладно, расслабься и не бери в голову.

Шеп обнял жену, но улыбка его сменилась брезгливой гримасой, когда он уловил какой-то неприятный душок.

– Наверное, ты прав, извини, – сказала Милли. – Ну, ступай в душ, а я закончу на кухне.

– Спешить некуда, они всегда маленько опаздывают. Может, и тебе душ принять?

– Да нет, я готова, только платье надеть.

Задумчиво намыливаясь, Шеп гадал, почему же от Милли иногда так припахивает. Ведь не грязнуля, вчера только купалась, и дело не в месячных, это он уже давно выяснил. Видно, что-то нервное, вроде сыпи или расстройства желудка; наверное, от всяких переживаний она сильнее потеет.