Дорога пряности

Я перевожу взгляд на воду. Фарида ошибается. С волшебной армией Кайна мы могли бы защитить Сахир и точно знать, что ноги харроулендца не будет на нашей земле. Чужаки стали бы далекой забытой проблемой. Но слова тетушки, сказанные перед моим отъездом из Калии, предстают в новом свете: «Любая жизнь священна. И мы должны, если можем, пожертвовать собственной, ее защищая». Любая жизнь, не только жизнь сахирца. Если я повернусь спиной к Алькибе, какое общество я помогу создать в Сахире? На что я дам молчаливое согласие, если помогу Кайну вернуть волшебство и использую армию, только чтобы защитить Сахир и никого больше? Весь наш мир и благословения не будут значить ничего. Афир был прав: свет, которым не делятся, обязательно погаснет. Если после всего я решу просто уйти домой и никогда не возвращаться, я позволю свету Сахира угаснуть. Нас рано или поздно настигнет упадок равнодушия. Сначала он будет таиться по краям, но потом просочится к сердцу. И тогда это погасит свет Сахира – свет, который Великий дух завещал нам хранить. Мы останемся жить в стране, где единственными вещами, которые ценятся, будут положение, богатство и волшебная мощь, а не человечность, справедливость и милосердие ко всем. И я приложу руку к созданию такого мира.

Неужели такого хотел Великий дух, благословив нас волшебством? Я отказываюсь в это верить. Я просто не смогу нормально жить, если это так. Этот урок Афир усвоил давным-давно, а я лишь начинаю приближаться к его постижению. Но лучше поздно, чем никогда.

– Я помогу вам, – говорю я, протягивая Фариде руку. – Это не свобода, если Сахир в безопасности, а Алькиба – нет. Как ты сказала, мы сестры, а сестры защищают друг друга.

Глаза Фариды наполняются слезами, и, вместо того чтобы пожать мою руку, она крепко меня обнимает. Через ее плечо я вижу, что Афир с гордостью мне кивает, расплывшись в улыбке.

– Спасибо, Имани. – Фарида отстраняется, поправляя тунику. – Полагаю, тебе много что нужно наверстать с братом. Оставляю тебя с ним.

Она стискивает мое плечо и, прихрамывая, уходит под палубу.

Я сажусь рядом с Афиром, обнимающим спящую Амиру. Он широко улыбается и тоже притягивает меня к себе.

– Вот и мой Шустрый клинок. И кто бы мог забыть прекрасного демона, привязанного к ней? – Брат подмигивает Кайну.

Кайн подмигивает в ответ, усаживается на поручень и принимается болтать босыми ногами в утреннем воздухе. Бесконечно долго мы с Афиром сидим вот так на носу, глядя на горизонт, наслаждаясь облегчением и радостью.

– Мы снова вместе, – бормочу я.

Брат целует меня в лоб:

– Так и останемся.

– Обещаешь? – спрашиваю я. – Ты больше не уйдешь?

– Никогда, – шепчет он, наблюдая, как чайка бесшумно пересекает небо. – Каждую минуту, проведенную в этой камере на корабле Глэдрика, я думал о тебе, Амире, маме и бабе, тете и тетушке, Рааде и даже о Симсиме. О том, сколько моих туфлей он уже прогрыз.

Афир грустно смеется.

– Я думал о доме и Щитах. Об общих воспоминаниях и о том, что новых не будет никогда. Боль, через которую ты наверняка прошла. – Он качает головой, и по его щекам текут слезы. – Прости меня. Я больше не хочу терпеть эту пытку и не хочу, чтобы ты проходила через все снова.

Я смахиваю его слезы, хотя мои собственные вскипают на глазах.

– Все хорошо, Афир. Ты хотел поступить правильно.

– Но поступил неправильно, – говорит он. – Мои извинения не сотрут месяцы горя.

Я не могу сдержать рыдания и прижимаюсь к груди брата. Даже сквозь боль ощущение его теплого прикосновения и звук ровного сердцебиения волшебны. Он крепко меня обнимает.

– Я хочу, чтобы ты поняла одно, Имани. Я признаю все, что натворил, и не жду, что ты примешь мои извинения. Ни сейчас, а может, вообще никогда. Но для меня уже благословение видеть тебя рядом. Видеть, насколько возросло твое мастерство за такое короткое время. И я так горжусь тобой. Представить не могу, какие дифирамбы отец поет про тебя каждому, кто готов слушать.

Я разражаюсь смехом сквозь слезы:

– В цирюльне, куда он ходит, наверное, всем уже надоело слышать мое имя.

Афир фыркает, упираясь подбородком мне в макушку.

– Никогда. Уверен, это куда лучший предмет обсуждения, чем я, – бормочет брат.

Я отстраняюсь:

– Не говори так. Ты бриллиант в короне бабы. Всегда им был. Ты бы видел, как он обрадовался, узнав, что ты, возможно, жив. Словно Великий дух вдохнул в него новую жизнь.

– Правда? – Афир смахивает слезу, прежде чем она скатывается. – Я скучаю по отцу. И доброй маме. О духи, я так по ним скучаю, даже думать больно.

Я крепко прижимаюсь к брату:

– Ты скоро их увидишь. Мы все их увидим. Но мы не забудем про Алькибу. Про то, какая несправедливость здесь творится, о людях, которым нужна помощь.

– Нет. – Афир берет меня за руку. – Мы все изменим, Имани. Мы сделаем мир лучше.

– По крайней мере, я с радостью попытаюсь, – киваю я. – Это самое большее, что может человек.

Афир хихикает, прижимаясь ко мне грудью:

– Лишь попытаешься? Как странно. С каких это пор ты стала такой скромной и нерешительной?

Я снова отстраняюсь, изображая возмущение: