Дорога пряности

Я ставлю сундук на стол. Совет дивится так, будто он не из дерева, но из чистого золота, и тетушка первой приходит в движение. Она открывает сундук и медленно изучает свитки, затем сдвигает в сторону и роняет лицо в ладони. К моему изумлению, ее плечи содрогаются от тихого всхлипа. Я еще никогда не видела, чтобы тетушка плакала, и остальные заимы, наверное, тоже, ведь за столом вдруг воцаряется хаос.

Ясмин поднимается, подходит ее утешить.

– Вести тревожны, однако важно то, что твой племянник жив.

Акиль тянется коротким тельцем, выглядывая из-за Байека:

– Да, подумай о сестре. Как она возрадуется!

Тихая, морщинистая Надья с досадой цокает:

– В самом деле, Захре и Муамеру было весьма непросто.

– Всем нам. – Акиль сводит густые, припорошенные серебром седины виски. – Ужасная потеря – утратить дарование, подобное Афиру. Ох, но юноши порой так легко поддаются влиянию.

– Война его потрясла, – вторит Тарик, на что Надья отвечает:

– Он никогда такого не видел.

И Акиль добавляет:

– Чрезмерное употребление мисры явно не помогло делу.

И Ясмин восклицает, возвращаясь на место:

– Разумеется, когда ему на ухо шептали чужаки!

Они продолжают перебрасываться фразами над свитками в том же духе. Байек наблюдает за тетушкой с выражением лица, пугающе близким к веселью. Не сомневаюсь, что для него ее слезы – признак слабости. Не имеет значения, что тетушка – Ведающая мисрой, которая надзирает за чародеями и всем, что связано с волшебством. Не имеет значения, что до избрания тетушка множество лет плодотворно трудилась архитектором, изобретателем и она, обуздавшая подобие солнца, величайший источник волшебного света по всему Сахиру. То, что видит Байек, лишь уязвимость, которой он может воспользоваться. Тетушка настаивает: они в хороших отношениях, но сейчас я, как никогда, в этом сомневаюсь. И откуда-то же произрастает глубокая неприязнь Тахи ко мне. Что же могло напитывать ее лучше ядовитых слов, звучащих в стенах их дома?

Вдруг Байек переводит взгляд на меня – и будто пронзает насквозь. Его глаза не такие, как у Тахи, большие, мерцающие, словно драгоценные камни, спокойные. Они напоминает вороньи, маленькие и расчетливые, и я уверена, в них уже зреет коварный план.

Кашлянув, тетушка милостиво увлекает внимание Байека. Она подходит ко мне, вытирая щеки шелковым платочком.

– Прости меня, Имани. Тебе наверняка узнать правду тяжелее всего.

Тетушка заключает меня в объятия, в которых я прячу смущение и непонимание.

– Мудрые мои собратья, прошу, примите искренние извинения от имени племянника. – Она стремительно возвращается к столу, ее мерцающее платье тянется следом по ковру. – Боюсь, под грузом обязанностей он стал подвержен влиянию чужаков.

– В извинениях нет необходимости, – произносит Акиль. – Он не причинил нам вреда.

– Насколько нам известно. – Байек не отрывается от письма, которое изучает.

Голос его глубок, властен, он обладает даром придавать каждому слову смертельно опасную остроту.

Акиль поджимает губы так, что вокруг них свиваются усы:

– Освежи-ка мою память, Байек. Разве мы получали вести о массовой истерии, что вспыхнула, когда кто-то узрел волшебство? Разве чужаки носятся по своим улицам с криками о колдунах?

Надья и Тарик опускают взгляд в стол, но Ясмин дерзко хихикает, поднеся кубок ко рту.

– Не думаю, что слышала подобное.

– Не получали. – Акиль складывает руки на груди. – Афир неосмотрительно разделил мисру с горсткой низших повстанцев, большинство которых уже болтается в петле. Понимаю, Байек, ты с военным прошлым, но прошу, оставь нагнетание казармам, где ему самое место. Нашей беседе это никак не поможет.

Крошечный Акиль поражает меня своим мужеством – и едкостью замечаний. Отчего он выгораживает Афира? Из-за близости с нашей семьей, ведь его родичи не раз сочетались с нашими браком? Или же из-за неприязни к Байеку? В конце концов, Байек здесь сам в некотором роде чужак, он не происходит из древнего уважаемого рода, как остальные заимы. Род аль-Баз всегда состоял из скромных охотников и торговцев шкурами, которые заняли видное положение в обществе лишь благодаря достижениям Байека в армии. Все присутствующие знают, что не его изначально избрали великим заимом, однако первый, на кого указали старейшины, вызвал бурное возмущение. Якобы многие посчитали, будто Байека несправедливо подвинули в пользу менее опытного кандидата из семьи получше. Мама предполагает, что переполох поднял сам род аль-Баз. Так это или нет, но шумиха вынудила старейшин изменить выбор и наречь великим заимом Байека. И следом поднялась еще одна волна, да столь великая и с обеих сторон, что нескольких несчастных, посмевших открыто осуждать новый выбор старейшин, в последующие месяцы постигла безвременная кончина, однако никто так и не установил, была ли она насильственной. И так как великий заим – должность пожизненная, Совет и Сахир теперь вынуждены мириться с Байеком.

Но если великий заим и оскорблен замечаниями Акиля, он превосходно это скрывает.