Дорога шамана

— Не ты один заболел. Тристу совсем плохо — и дело не в похмелье. Орон отправился за доктором. А Нейтред час назад сам пошел в лазарет. Что ты ел во время праздника? Нейтред сказал, что виновато какое-то тухлое мясо.

— Оставь меня в покое, Спинк. Мне просто плохо.

Больше всего на свете мне хотелось обо всем рассказать Спинку, но у меня не было сил. Кроме того, сержант настоятельно рекомендовал мне помалкивать. За неимением других вариантов я решил последовать его совету. Стараясь дышать медленно и глубоко, я пытался успокоиться. Однако тошнота только усилилась. Я сглотнул и закрыл глаза.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я понял, что заболел по-настоящему. Сначала мне казалось нормальным, что мое ужасное физическое состояние полностью отражает кошмарные душевные муки. Я слышал, как в коридоре вырвало Триста. Потом мне удалось задремать, а проснулся я от прикосновения чьей-то холодной руки к моему пылающему лбу. Я с трудом повернулся и увидел, что рядом с моей койкой стоит доктор Амикас.

— И этот тоже, — озабоченно сказал он кому-то. — Как его зовут?

— Кадет Бурвиль, - услышал я усталый голос Спинка. Перо заскрипело по бумаге. Заметив, что я открыл глаза, доктор попросил:

— Расскажи, что ты ел и пил во время праздника. Постарайся вспомнить все.

— Я не давал Колдеру ту дрянь, которой он отравился, — с отчаянием проговорил я. — Я лишь привез его домой. Он был без сознания, когда я его нашел.

Доктор Амикас наклонился и внимательно вгляделся в мое лицо.

— Значит, это был именно ты? С тебя причитается за экипаж, кадет, но сейчас мы об этом забудем. А Колдера я видел сегодня утром. Очень тяжелый случай отравления алкоголем. Но он выживет. Просто некоторое время ему будет паршиво. И все же, что ты пил и ел вчера вечером?

Я попытался вспомнить.

— Картошку. Немного мяса. И еще что-то.Да. Каштаны.Я ел жареные каштаны.

— А что пил?

— Ничего.

— У тебя не будет неприятностей, кадет. Мне просто нужно знать. Что ты пил?

Мне уже изрядно надоело, что меня обвиняют во лжи. Однако гнева больше не было — мне хотелось заплакать. Все тело болело.

— Ничего, — повторил я, с трудом сглотнув. — Я ничего не пил. А Колдер про меня солгал.

— Колдер часто лжет, — небрежно заметил доктор, словно это был общеизвестный факт. — Кадет, ты можешь раздеться и лечь в постель?

Я провел рукой по груди и с удивлением обнаружил, что все еще одет. Когда я начал возиться с пуговицами, доктор кивнул, словно получил ответ на какой-то вопрос. Я услышал, как кто-то закашлялся, а потом у него началась рвота. Доктор нахмурился и снова заговорил. Теперь его голос звучал сурово. Только в этот момент я обратил внимание, что его сопровождает помощник.

— А вот и еще один. В этой казарме нужно объявить карантин. Спускайся вниз и скажи сержанту Рафету, чтобы поставил у входа желтый флаг. Никто не должен выходить из Карнестон-Хауса. И никого сюда не впускать.

Похоже, помощник был счастлив покинуть нашу спальню — через мгновение я услышал, как он быстро спускается по лестнице. Я сел, чтобы снять сапоги, и комната закружилась в дикой пляске. Нейт и Корт лежали на своих койках. Нейт свесил голову вниз, и его рвало в предусмотрительно подставленный таз. Корт лежал неподвижно. Испуганный Спинк стоял у окна, скрестив на груди руки. Я начал неловко стягивать рубашку.

— Доктор Амикас! Что вы здесь делаете? Я послал за вами час назад!

Услышав голос полковника Стита, я непроизвольно вздрогнул. Когда он, стуча каблуками, вошел в спальню, мне вдруг показалось, что все это дурной сон. Полковник с трудом сдерживал ярость. Его лицо покраснело, он задыхался — очевидно, бежал по лестнице.

— Полковник, немедленно покиньте казарму, — холодно произнес доктор Амикас. — В противном случае вы рискуете остаться здесь вместе с этими кадетами. Положение очень серьезное, и я не склонен к полумерам. Сейчас весь Старый Тарес в опасности.

— Колдер серьезно болен. Я послал за вами час назад, но мне передали, что вы-де заняты. Тогда я сам пришел в лазарет, однако мне сказали, что вы отправились в Карнестон-Хаус. И я действительно нахожу вас здесь ублажающим страдающих от похмелья кадетов, в то время как у моего сына началась лихорадка. Это недопустимо, сэр. Я возмущен!

— Лихорадка! Проклятье! Значит, я опоздал. Если только… — Доктор нахмурился и замолчал.

Мне наконец удалось стащить с себя рубашку. Я бросил ее на пол, рядом с сапогами. Теперь мне предстояло расстегнуть ремень.

— Я требую, чтобы вы немедленно отправились к моему сыну. Это приказ. — Полковника трясло от ярости.

— В Академии следует немедленно объявить карантин. — Доктор говорил так, словно обдумал все варианты и принял решение. Похоже, он даже не слышал полковника. — Это совершенно необходимо. Боюсь, мы столкнулись с первыми случаями чумы спеков на западе. Симптомы совпадают с теми, что я видел два года назад в форте Геттис. Если повезет, мы успеем остановить ее распространение прежде, чем эпидемия начнется в городе.