Дорога свободы

Когда Гидеон возвращался домой, у него было необыкновенно легко на сердце. Сколько тайн развеялось как дым! Сколько страхов оказалось беспочвенными! Весь мир кажется тайной, пока его не разглядишь. Черный с серебряными вспышками залив, сейчас такой призрачный и мрачный, завтра станет мирно сияющей на солнце водной гладью. Цепи, разбитые его народом, не будут выкованы вновь: в солнечном свете им нет места. Власть немногих над многими, это самое страшное, самое тяжкое зло, какое когда-либо нес на себе человек за все века на человеческой памяти, оказывается можно проткнуть, как пузырь, наполненный водой, и вся его сила вытечет, как вода. Гидеон тихо напевал: «Израиль в Египте стенал у дорог: отпусти мои народ, отпусти мой народ, и вынести гнета он больше не мог, отпусти мой народ, отпусти мой народ!»

Званый обед у Холмса подходил к концу; дамы встали из-за стола и удалились, мужчины закурили сигары, и генерал Ганфрет сказал:

— Холмс, это непростительно с вашей стороны.

— Придется вам все-таки меня простить.

— Вы сказали, что у вас есть свои соображения, — вмешался Сантель; голос его звучал холодно и жестко. — Вы уверили нас, что этих соображений достаточно для того, чтобы нам всем сесть за стол с негром. Когда вы пошли в конвент, а перед тем лизали неграм зады, чтобы они вас туда послали, — вы тоже говорили с таинственным видом, что у вас есть свои соображения. Но знаете ли, довольно с меня ваших соображений. Сыт по горло.

— Соображение, однако, вещь невредная, — с усмешкой сказал Холмс. — Сегодня у вас его нехватило, и этот негр, если разрешите мне так выразиться, всех вас оставил в дураках.

— Я думаю, Стефан, что вы уже довольно наговорили, — проворчал генерал.

— А я не думаю, — отозвался Фентон. — Как бы ни относиться к Стефану, в данном случае он совершенно прав. Негр всех нас оставил в дураках. Признайте это, джентльмены.

— Пусть Стефан даст нам объяснения, иначе я...

Холмс прервал его: — Помилосердствуйте, Дюпрэ! Уж не собираетесь ли вы вызвать меня на дуэль? Только этого нехватало. Кто мы — дети? Грудные младенцы? Слабоумные идиоты? Я пригласил вас сюда, джентльмены, потому, что считал вас разумными людьми. Позвольте мне сохранить хотя бы эту иллюзию...

— Холмс!

— Нет уж, дайте мне договорить. Я сегодня устроил здесь цирк — согласен. Я привел этого негра и поставил его и вас в невозможное положение — согласен. Я предвидел, что будет; но я все-таки никак не ожидал, что вас до такой степени деморализует присутствие за столом одного единственного негра. Давайте проанализируем весь этот случай. Я просил вас оказать мне любезность и сделать одну вещь, которая может иметь огромное значение и для вас, и для меня, и для всех нас, а именно: провести вечер с этим негром, членом учредительного конвента, в домашней обстановке. Я устроил это в домашней обстановке потому, что только так я мог доказать свой тезис — а какой, я вам заранее не сказал, потому что в той стадии он еще не существовал. Не ясно? Ну, тогда потерпите еще немного.

— Как вы отнеслись к происходящим событиям — и вы и все люди того круга, к которому я принадлежу? Когда федеральное правительство постановило произвести реконструкцию Юга, вы отказались ее принять. Вы раскапризничались — да, да, по всему Югу люди из общества раскапризничались, как дети, отказались регистрироваться, голосовать, проводить избирательную кампанию. Вы обзывали негров и белую шваль дикарями и утверждали, что вся эта затея с конвентом рухнет сама собой. Скажите, сами-то вы верили в это? Положа руку на сердце, верили или нет? Неужели сейчас, после этой кровавой войны, вы сохранили еще такие младенческие представления о государственной власти? Следили вы за работой конвента? Сами, своими глазами, а не по нашим газетам, глупым и пристрастным?

— Ну, после этого... — начал было Дюпрэ, но полковник Фентон яростно прикрикнул на него: — Замолчите, Дюпрэ! Стефан, продолжайте. — Дюпрэ, с открытым ртом, растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. Холмс откусил кончик сигары, закурил от свечи на столе, налил себе немного коньяку и продолжал: