Дорога тайн

Несмотря на хромоту, Хуан Диего с нетерпением ждал долгого восхождения по бесконечной лестнице, ведущей к Эль-Серрито-де-лас-Росас (El Cerrito de las Rosas), храму, где Деву Гваделупскую не прятали в боковой алтарь. Она возвышалась перед священным Эль-Серрито – «Маленьким холмом». (Лупе, вместо того чтобы говорить «Эль-Серрито», любила называть это место «Храмом роз»; она говорила, что это звучит более свято, чем «Маленький холм».) Либо там, либо на смертном одре темнокожей Девы Марии в Часовне Колодца дети свалки разбросают пепел, который они хранили в банке из-под кофе, найденной Риверой на basurero.

Содержимое банки из-под кофе не пахло Эсперансой. Запах был неопределенный. Флор понюхала пепел и сказала, что это не запах доброго гринго.

– Пахнет кофе, – сказал Эдвард Боншоу, понюхав банку.

Чем бы ни пахло от пепла, собак в палатке труппы это не интересовало. Может быть, там был лекарственный запах; Эстрелла сказала: все, что пахнет лекарствами, отпугивает собак. Возможно, источником неопознанного запаха был нос Девы Марии.

– Это определенно не Грязно-Белый, – единственное, что говорила Лупе о запахе; она нюхала пепел в кофейной банке каждый вечер перед сном.

Хуан Диего никогда не мог читать ее мысли – он даже и не пытался. Возможно, Лупе нравилось нюхать содержимое банки из-под кофе, потому что она знала, что они скоро развеют пепел, и ей хотелось вспоминать этот запах после того, как пепел исчезнет.

Незадолго до того, как «Дива-цирк» отправился в Мехико – в долгое путешествие, особенно для каравана грузовиков и автобусов, – Лупе принесла банку из-под кофе на званый обед, на который они были приглашены, в дом доктора Варгаса в Оахаке. Лупе сказала Хуану Диего, что ей нужно «научное мнение» о запахе пепла.

– Но это же званый обед, Лупе, – сказал Хуан Диего.

Это был первый званый обед, на который пригласили детей свалки; по всей вероятности, они знали, что приглашение не было идеей Варгаса.

Брат Пепе обсудил с Варгасом то, что Пепе называл «испытанием души» Эдварда Боншоу. Доктор Варгас не считал, что Флор одарила айовца духовным кризисом. По сути, Варгас оскорбил Флор, предположив, что в отношениях сеньора Эдуардо с проституткой-трансвеститом причина для беспокойства – лишь медицинский аспект.

Доктор Варгас имел в виду болезни, передающиеся половым путем; он имел в виду число партнеров у проститутки, а также возможность что-то подхватить от одного из них. Для Варгаса не имело значения, что у Флор есть пенис или что у Эдварда Боншоу тоже есть пенис – или что из-за этого айовцу придется отказаться от надежды стать священником.

То, что Эдвард Боншоу нарушил обет безбрачия, тоже не имело значения для доктора Варгаса.

– Я просто не хочу, чтобы ваш член отвалился, или позеленел, или еще что-то подобное, – сказал Варгас айовцу.

Вот что оскорбило Флор и почему она не пришла на званый обед в «Каса-Варгас».

В Оахаке любой, кто имел зуб на Варгаса, называл его дом «Каса-Варгас». Это были те, кто не любил его за семейное богатство или находил неэтичным переезжать в особняк родителей после того, как они погибли в авиакатастрофе. (К этому времени все в Оахаке знали, что Варгас должен был находиться на том самолете.) И среди людей, которые мусолили тему «Каса-Варгас», были те, кого оскорбляла бесцеремонность, которую иногда мог проявить Варгас. Он использовал науку как дубинку; он был склонен оглушать вас сугубо медицинскими подробностями – подобно тому как он низвел историю с Флор до потенциальной болезни, передающейся половым путем.

Что ж, это был Варгас – именно такой и никакой больше. Брат Пепе хорошо его знал. Пепе полагал, что Варгас циничен во всем. Пепе считал, что дети свалки и Эдвард Боншоу могут извлечь выгоду из цинизма Варгаса. Вот почему Пепе уговорил Варгаса пригласить айовца и детей свалки на званый обед.

Пепе знал и других схоластов, нарушивших свои обеты. На пути к священству не обходилось без сомнений и отступлений. Когда самые рьяные ученики бросали учебу, эмоциональные и психологические аспекты «переориентации», как полагал Пепе, могли быть жестокими.

Без сомнения, Эдвард Боншоу задавался вопросом, гей он или нет или просто влюблен в особу, у которой случайно оказались грудь и пенис. Без сомнения, сеньор Эдуардо спрашивал себя: разве геи в своем большинстве не считаются малопривлекательными для трансвеститов? Однако Эдвард Боншоу знал, что некоторые геи все же привлекательны для трансов. Но не делало ли это его сексуальным меньшинством в данном меньшинстве? – возможно, спрашивал себя сеньор Эдуардо.

Брата Пепе не волновали эти различия внутри различий. Пепе был преисполнен любви. Пепе понимал, что сексуальная ориентация айовца была абсолютно личным делом самого Эдварда Боншоу.