Дорога тайн

Для званых обедов Варгас всегда находил подружку, которая умела готовить. Эту звали Алехандра – соблазнительная красавица, чьи груди, должно быть, подвергались опасности возле горячей плиты. Лупе с первого взгляда невзлюбила Алехандру. По суровому мнению Лупе, Варгас, с его похотливыми мыслями о докторе Гомес, обязан был хранить верность ЛОР-врачу.

– Лупе, будь реалисткой, – прошептал Хуан Диего своей насупленной младшей сестре; она просто сердито посмотрела на Алехандру, отказавшись пожать руку молодой женщине. (Лупе так и продолжала держать банку с кофе.) – Варгас не обязан хранить верность женщине, с которой он не спал, Лупе! Варгас только лишь хочет спать с доктором Гомес.

– Это то же самое, – в библейской манере произнесла Лупе; естественно, она с крайней неприязнью поднялась по лестнице мимо испанской армии.

– Алехандра, Алехандра, – повторяла подружка Варгаса, представляясь брату Пепе и пошатывающемуся на коварной лестнице сеньору Эдуардо.

– Какая соска, – сказала Лупе брату.

Она имела в виду, что это Алехандра соска. Таков был излюбленный эпитет Долорес, именно так Дива цирка называла девушек-акробаток, которые спят или раньше спали с Игнасио. Так Долорес называла и каждую из львиц всякий раз, когда ей приходилось кормить их. (Львицы ненавидели Долорес, сказала Лупе, но Хуан Диего не знал, правда ли это; он только знал наверняка, что Лупе ненавидела Долорес.) Лупе называла Долорес соской, или же Лупе подразумевала, что Долорес станет соской в будущем, хотя, по словам Лупе, Долорес была слишком тупой обезьяньей задницей, чтобы знать об этом.

Теперь же Алехандра оказалась соской только потому, что была одной из подружек доктора Варгаса. Запыхавшийся Эдвард Боншоу увидел, как Варгас улыбается, стоя на верхней ступеньке лестницы и обнимая бородатого солдата в шлеме с плюмажем.

– И кто этот дикарь? – спросил Варгаса сеньор Эдуардо, указывая на меч солдата и его нагрудник.

– Разумеется, один из ваших евангелистов в доспехах, – ответил айовцу Варгас.

Эдвард Боншоу настороженно разглядывал испанца. Неужели только тревога Хуана Диего за сестру заставила мальчика подумать, что безжизненный взгляд статуи ожил, когда под этот взгляд попала Лупе?

– Не пялься на меня, насильник и грабитель, – сказала испанцу Лупе. – Я отрежу тебе член твоим мечом – я знаю львов, которые были бы не прочь съесть тебя и твоих христианских подонков!

– Господи Исусе, Лупе! – воскликнул Хуан Диего.

– При чем тут Иисус? – спросила его Лупе. – За все отвечают Девы – хотя неизвестно, действительно ли они девственницы, мы даже этого не знаем.

– Что? – переспросил Хуан Диего.

– Девы похожи на львиц, – сказала Лупе брату. – Это о них тебе стоит побеспокоиться – это они всем заправляют. – Голова Лупе была на уровне рукояти меча испанца; ее маленькая рука коснулась ножен. – Держи его острым, убийца, – сказала Лупе конкистадору.

– Они действительно были страшными? – спросил Эдвард Боншоу, все еще глядя на солдата-захватчика.

– Такими им и полагалось быть, – ответил Варгас.

Гости последовали за вихляющей бедрами Алехандрой по длинному, с благопристойными картинами коридору. Конечно, они не могли пройти молча мимо изображения Иисуса.

– «Блаженны…» – начал было Эдвард Боншоу; на картине был изображен Иисус, читающий Нагорную проповедь.

– О, эти милые заповеди блаженства! – перебил его Варгас. – Моя любимая часть Библии – мало кто обращает внимание на эти заповеди блаженства; они не о том, чем в основном занята Церковь. Разве вы не собираетесь показать этим двум невинным храм Гваделупской Девы? Эту католическую достопримечательность для туристов, если вам интересно мое мнение, – продолжал Варгас, обращаясь к сеньору Эдуардо, но так, чтобы все слышали. – В этой нечестивейшей базилике нет никаких свидетельств блаженства!

– Будьте толерантны, Варгас, – взмолился брат Пепе. – Вы толерантны к нашим убеждениям, мы будем толерантны к их отсутствию у вас…

– Тут правят Девы, – прервала их Лупе, крепко держа банку из-под кофе. – Никому нет дела до заповедей блаженства. Никто не слушает Иисуса – Иисус был всего лишь ребенком. Это Девы дергают за ниточки.

– Я предлагаю тебе не переводить Лупе – что бы она ни сказала. Просто не надо, – сказал Пепе Хуану Диего, который был слишком заворожен бедрами Алехандры, чтобы обращать внимание на мистицизм Лупе, – возможно, содержимое банки из-под кофе вызывало у Лупе раздражение.

– Толерантность – это всегда хорошо, – начал Эдвард Боншоу.

Впереди Хуан Диего увидел еще одного испанского солдата, стоявшего по стойке смирно у двойной двери в зал.