Дорога тайн

– Одна мысль об этой матери и ее дочери вызывает у меня кошмары, – начал Кларк Френч.

– Может быть, не при детях, Кларк, – сказала ему жена.

Хуан Диего только пожал плечами. Он ничего не знал о варанах, но увидеть Дороти на роскошном острове – совсем другое дело. Хуан Диего чувствовал себя немного виноватым – он ведь получал удовольствие от неодобрения со стороны своего бывшего ученика, ему ведь нравилось, что Кларк его осуждает.

И все же Кларк, Мириам и Дороти, пусть по-разному, поддавались манипулированию, подумал Хуан Диего; возможно, ему нравилось чуть манипулировать ими.

Внезапно Хуан Диего заметил, что жена Кларка, Хосефа, держит его за другую руку – за ту, которую отпустила Консуэло.

– Думаю, сегодня вы меньше хромаете, – сказала ему доктор. – Вы, кажется, выспались.

Хуан Диего понимал, что с доктором Кинтаной нужно быть начеку; он должен был следить за тем, как вешать лапшу на уши по поводу своего лопресора. Рядом с доктором ему, возможно, следовало притворяться более слабым, чем он был на самом деле, – Хосефа весьма наблюдательна.

– О, сегодня я чувствую себя довольно хорошо – в смысле, довольно хорошо для меня, – сказал Хуан Диего доктору Кинтана. – Не так устал, не так слаб.

– Да, я вижу, – ответила Хосефа, пожимая ему руку.

– Вы возненавидите Эль-Нидо – там полно туристов, иностранных туристов, – говорил Кларк Френч.

– Знаете, чем я собираюсь заняться сегодня? Тем, что я люблю, – сказал Хуан Диего Хосефе.

Но он не успел рассказать жене Кларка о своих планах – девочка с косичками оказалась проворнее.

– Мистер собирается плавать! – воскликнула Консуэло.

Можно было видеть, как сдерживал себя Кларк Френч – как он боролся со своим неодобрением плавания.

Эдвард Боншоу и брат с сестрой ехали в автобусе с собачницей леди Эстреллой и ее собаками. Клоуны-карлики – Пивное Пузо и его не очень женственный партнер Пако-трансвестит – были в том же автобусе. Как только сеньор Эдуардо заснул, Пако усеял лицо айовца пятнами коревой сыпи (а заодно и лица детей свалки); чтобы изобразить слоновью корь, Пако использовал румяна; он также усеял пятнами свое лицо и лицо Пивного Пуза.

Аргентинские воздушные акробаты заснули, лаская друг друга, но карлики не стали пачкать румянами лица влюбленных. (Аргентинцы могли вообразить, что слоновья корь передается половым путем.) Девушки-акробатки, не перестававшие болтать на заднем сиденье автобуса, были о себе слишком высокого мнения, чтобы интересоваться такого рода шутками, – Хуану Диего показалось, что клоуны-карлики всегда разыгрывали что-то подобное с ничего не подозревающими новичками во время цирковых поездок «La Maravilla».

Всю дорогу до Мехико гуттаперчевый акробат по прозвищу Человек-Пижама спал, растянувшись на полу автобуса, в проходе между сиденьями. Дети свалки раньше не видели этого акробата полностью вытянувшимся; они были удивлены, обнаружив, что он на самом деле довольно высокий. Акробата к тому же не волновали собаки, которые беспокойно расхаживали по проходу, наступая на него и обнюхивая.

Дива цирка Долорес сидела в стороне от менее опытных акробаток. Она смотрела в окно автобуса или дремала, прижавшись лбом к оконному стеклу, тем самым подтверждая для Лупе свой статус «драной сучки» в тандеме с «мышиными сиськами». Даже колокольчики на лодыжках девушки, ходящей по небу, заслуживали осуждения Лупе, считавшей Долорес «шумной, назойливой шлюхой», хотя отчужденность Долорес от всех, по крайней мере в автобусе, заставляла Хуана Диего предполагать обратное.

Долорес казалась Хуану Диего печальной, даже какой-то обреченной; хотя он не мог себе представить, что ей грозит падение с лестницы, подвешенной под куполом цирка. Именно Игнасио, укротитель львов, омрачал будущее Долорес, как и предупреждала Лупе: «Пусть укротитель львов обрюхатит ее! – восклицала Лупе. – Сдохни при родах, манда обезьянья!» Возможно, подобное Лупе выдала в мимолетном приступе гнева, но, по мнению Хуана Диего, такое проклятие нельзя было снять.

Мальчик не только желал Долорес; он восхищался отвагой девушки, ходящей по небу, – он достаточно потренировался, чтобы осознать, насколько действительно ужасна перспектива попробовать этот трюк на высоте восьмидесяти футов.

Игнасио не было в автобусе с детьми свалки – он ехал в грузовике, перевозившем больших кошек. (Соледад сказала, что Игнасио всегда путешествовал со своими львами.) У Омбре, которого Лупе называла «последняя собака, самая последняя», была своя отдельная клетка. Las Señoritas – юные леди, названные по самым своим выразительным частям тела, – были заперты вместе. (Как заметила Флор, львицы прекрасно ладили между собой.)