Дорога тайн

«Я смотрю на вас с завистью, – услышал Хуан Диего слова Эдварда Боншоу, обращенные к доктору Варгасу. – Ваша способность исцелять, изменять жизни…» Варгас тогда прервал его: «Завистливый иезуит звучит как „иезуит в беде“. Только не говорите мне, что вы сомневаетесь, человек-попугай». – «Сомнение – это часть веры, Варгас, а уверенность – это для вас, ученых, которые закрыли другую дверь», – сказал ему Эдвард Боншоу. «Другая дверь!» – воскликнул Варгас.

Вернувшись в автобус, Хуан Диего оглядел тех, кто пренебрег экскурсией. Не только хмурая Долорес – сама Дива – не покидала своего места у окна, но и другие девушки-акробатки. То, что происходило в Мехико или, по крайней мере, в этой части города, едва ли занимало их, тем более не занимали их проститутки. Может быть, цирк избавил девушек-акробаток от необходимости непростого выбора? Может быть, из-за «La Maravilla» Игнасио и вмешивался в судьбу этих девушек на той стадии, когда приходится принимать то или иное решение, но жизнь девушек, продававших себя на Сан-Пабло и Топасио, была совсем иной, чем жизнь акробаток в «Дива-цирке», – по крайне мере, пока.

Аргентинские воздушные гимнасты тоже не выходили из автобуса; они прижимались друг к другу, как будто застыли в ласках – их неприкрытая сексуальная жизнь, казалось, защищала их от падения с трапеции, как делали это лонжи, которые супруги тщательно прикрепляли друг к другу. Гуттаперчевый акробат, Человек-Пижама, растянулся в проходе между сиденьями – ему меньше всего хотелось выставлять публике на посмешище свою гибкость. (В цирке над ним никто не смеялся.) Эстрелла и не собиралась покидать автобус – она оставалась со своими любимыми собаками.

Лупе спала, заняв два места и положив голову на колени Эдварда Боншоу. Лупе было все равно, что Перро Местисо помочился на бедро айовца.

– Я думаю, Лупе напугана. Я думаю, вы оба должны вернуться в «Потерянных детей»… – увидев Хуана Диего, заговорил сеньор Эдуардо.

– Но ведь вы уезжаете, правда? – спросил его четырнадцатилетний мальчик.

– Да, с Флор, – тихо ответил айовец.

– Я слышал ваш разговор с Варгасом, тот, что о пони на открытке, – сказал Хуан Диего.

– Тебе не следовало слушать этот разговор, Хуан Диего, – я иногда забываю, насколько хорош твой английский, – нахмурился сеньор Эдуардо.

– Я знаю, что такое порнография, – сказал Хуан Диего. – Это была порнооткрытка, верно? Открытка с изображением пони – молодая женщина держит пенис пони во рту. Правильно? – спросил миссионера четырнадцатилетний мальчик.

Эдвард Боншоу виновато кивнул:

– Я был в твоем возрасте, когда увидел это.

– Я понимаю, почему это вас расстроило, – сказал мальчик. – Я уверен, что меня это тоже расстроило бы. Но почему это до сих пор вас расстраивает? – спросил Хуан Диего. – Неужели взрослые не могут такое забыть?

Эдвард Боншоу побывал тогда на сельской ярмарке. Хуан Диего вспомнил их разговор с доктором Варгасом.

«В те дни сельские ярмарки были не очень приличные», – говорил айовец доктору Варгасу.

«Да-да, лошади с пятью ногами, корова с лишней головой. Уродливые животные – мутанты, верно?» – подхватил Варгас.

«И шоу с девушками, подглядывание за обнаженными девушками в палатках – пип-шоу, как это называли», – продолжал сеньор Эдуардо.

«В Айове!» – смеясь воскликнул Варгас.

«Кто-то в палатке этих девиц продал мне порнографическую открытку – она стоила доллар», – признался Эдвард Боншоу.

«Девушка, сосущая у пони?» – уточнил Варгас.

Сеньор Эдуардо выглядел потрясенным.

«Вам знакома эта открытка?» – спросил миссионер.

«Все видели эту открытку. Ее изготовили в Техасе, верно? – сказал Варгас. – Здесь эта открытка всем была известна, поскольку девушка на ней походила на мексиканку…»

Но Эдвард Боншоу перебил врача:

«Там, на переднем плане, был человек – лица его не видно, но он был в ковбойских сапогах и с хлыстом. Это выглядело так, будто он заставил девушку…»

Теперь его, в свою очередь, перебил Варгас:

«Конечно, кто-то ее заставил. Вы же не думаете, что это была идея девушки? – И добавил: – Или пони».

«Эта открытка преследовала меня. Я не мог оторвать от нее глаз – я любил эту бедную девушку!» – сказал айовец.

«А разве не для этого существует порнография? – спросил Варгас. – Зачем же отрывать глаза от этой открытки!»

«Особенно меня беспокоил хлыст», – сказал сеньор Эдуардо.

«Пепе говорил мне, что у вас есть кое-что вроде хлыста…» – начал Варгас.

«Однажды я взял эту открытку на исповедь, – продолжал Эдвард Боншоу. – Я признался священнику, что пристрастился к этой открытке. Он сказал мне: „Оставь ее у меня“. Естественно, я думал, что она ему нужна по тем же причинам, что и мне, но священник сказал: „Я уничтожу ее, если ты мне ее отдашь. Пора оставить бедняжку в покое“».

«Сомневаюсь, что бедняжка когда-нибудь знала покой», – усмехнулся Варгас.

«Именно тогда я впервые захотел стать священником, – сказал Эдвард Боншоу. – Я хотел сделать для других то, что сделал для меня этот священник: он спас меня. Кто знает? – добавил сеньор Эдуардо. – Может быть, эта открытка погубила священника».