Дорога тайн

Педро побежал за доктором Кинтаной.

– Можно плакать, мистер, – от морских ежей действительно больно, – говорила Консуэло, сидя рядом с ним на берегу.

Его слезы, возможно усугубленные долгим пребыванием в соленой воде, продолжали литься. Он видел Хосефу и Педро, бегущих к нему по пляжу; Кларк Френч отстал – он еще только набирал скорость – медленно, но неуклонно, как товарный поезд.

Плечи Хуана Диего тряслись – наверное, слишком много поразгреб воды; плыть по-собачьи – большая нагрузка для рук и плеч. Девочка с косичками обняла его своими маленькими тонкими ручками.

– Все в порядке, мистер, – попыталась успокоить его Консуэло. – А вот и доктор – с вами все будет в порядке.

Что это со мной и с женщинами-врачами? – спрашивал себя Хуан Диего. (Он знал, что должен был жениться на одной из них.)

– Мистер наступил на морских ежей, – сказала Консуэло доктору Кинтане, которая опустилась на колени рядом с Хуаном Диего. – Конечно, ему есть из-за чего плакать, – пояснила девочка с косичками.

– Он скучает по многому – по гекконам, по свалке, – начал перечислять для Хосефы Педро то, чего не хватало Хуану Диего.

– Не забудь про его сестру, – сказала Консуэло Педро. – Лев убил сестру мистера, – объяснила Консуэло доктору Кинтане, на тот случай, если доктор не слышала о причинах всех страданий Хуана Диего. – И теперь он еще и наступил на морских ежей!

Доктор Кинтана осторожно коснулась ступней Хуана Диего.

– Беда в том, что шипы морских ежей подвижны, – говорила доктор, – они укалывают несколько раз.

– Дело не в ногах… дело не в морских ежах, – попытался как можно тише сказать ей Хуан Диего.

– Что? – спросила Хосефа и наклонила голову, чтобы лучше расслышать.

– Мне следовало жениться на докторше, – прошептал он Хосефе; Кларк и дети его не слышали.

– Почему же вы этого не сделали? – улыбнулась ему доктор Кинтана.

– Я слишком поздно ее спросил – она уже сказала «да» другому, – прошептал Хуан Диего.

Разве он мог рассказать доктору Кинтане больше? Невозможно было объяснить жене Кларка Френча, почему он так и не женился, почему так и не обрел супругу, спутницу жизни до самого конца дней своих. Даже если бы Кларка и детей не было на пляже, Хуан Диего все равно не смог бы объяснить Хосефе, почему он не осмелился на брак, узы которого связали Эдварда Боншоу и Флор.

Случайные знакомые, даже коллеги и близкие друзья – включая студентов, с которыми он дружил и общался (не только в классе или на конференциях учителей и писателей), – все они полагали, что приемные родители Хуана Диего были парой, на месте которой никто не хотел бы (или не мог бы) оказаться. Они были такими странными – во всех смыслах этого слова! Конечно, это была банальная версия того, почему Хуан Диего никогда ни на ком не женился, почему он даже не сделал попытки найти спутницу жизни, ту, которая, по убеждению многих, должна быть у каждого. (Хуан Диего знал, что именно эту историю Кларк Френч поведал бы жене о своем бывшем учителе – закоренелом холостяке и, в глазах Кларка, безбожном светском гуманисте.)

Только доктор Штайн, считал Хуан Диего, – дорогая Розмари! – понимала его. Доктор Розмари Штайн не знала всего о своем друге и пациенте; она не понимала, что такое дети свалки, – ее не было рядом, когда он был ребенком и подростком. Но Розмари действительно знала Хуана Диего, когда он потерял сеньора Эдуардо и Флор; и доктор Штайн была также и их врачом.

Доктор Розмари, как с нежностью думал о ней Хуан Диего, знала, почему он никогда не был женат. И вовсе не потому, что Флор и Эдвард Боншоу были странной парой, просто они так любили друг друга, что Хуан Диего даже не представлял себе возможность составить с кем-то такую же пару, какой являлись они, – они были неподражаемы. И он любил их не только как родителей, не говоря уже о том, что они были «приемными», – он любил их как самую прекрасную (то есть самую недостижимую) пару на свете.

– Он скучает по многому, – сказал Педро, упомянув гекконов и свалку.

– Не забудь его сестру, – сказала Консуэло.

Хуан Диего знал, что не один только лев убил Лупе, но об этом он не мог сказать никому из них там, на пляже, – как не мог научиться «хождению по небу». Хуану Диего не было дано спасти свою сестру, равно как ему не было дано стать Дивом цирка.

А если бы он попросил-таки доктора Розмари Штайн выйти за него замуж – то есть до того, как она сказала «да» другому, – кто знает, а вдруг она приняла бы предложение читателя свалки?

– Как поплавали? – спросил Кларк Френч у своего бывшего учителя. – Я имею в виду, до встречи с морскими ежами, – пояснил Кларк.

– Мистер любит бултыхаться на одном месте, – ответила Консуэло. – Правда, мистер? – спросила девочка с косичками.

– Да, Консуэло, – ответил Хуан Диего.

– Плавать по-собачьи – это все равно что писать роман, Кларк, – сказал читатель свалки своему бывшему студенту. – Как будто отправляешься в долгий путь, потому что впереди много работы, но в основном пересекаешь уже известные места – болтаешься на знакомой территории.

– Понимаю, – осторожно сказал Кларк.