Дорога тайн

Игнасио избавил бедную лошадь от страданий в пятницу. Чтобы оказаться на кладбище, Маньяна перепрыгнул через забор, но ворота на кладбище были заперты; возникло подозрение, что убрать оттуда мертвую лошадь будет не так-то просто. Однако о выстреле сообщили полиции – та прибыла на место расположения цирка и стала скорее мешать, чем помогать.

Почему у укротителя львов пистолет большого калибра? – спросила полиция. (Ну, он ведь укрощает львов.) Почему Игнасио застрелил лошадь? (У Маньяны была сломана нога!) И так далее.

В Мехико-Сити не разрешалось избавляться от лошадиных трупов – ни в выходные дни, ни в том случае, когда лошадь «была родом» не из этого города. Проблема эвакуации Маньяны с запертого кладбища была только началом всяческих неурядиц.

На протяжении всего уик-энда, начиная с пятничного вечера, шли представления. Последнее было дано в воскресенье днем, и до наступления темноты рабочим надлежало разобрать главный шатер и демонтировать ограду на арене. К середине дня в понедельник «La Maravilla» снова отправлялся в путь, в Оахаку. Дети свалки и Эдвард Боншоу планировали в субботу утром посетить храм Девы Гваделупской.

Хуан Диего смотрел, как Лупе кормит львов. Возле клетки Омбре купалась в пыли воркующая горлица; лев ненавидел птиц, – возможно, Омбре полагал, что голубка рассчитывает на его мясо. По какой-то причине Омбре на сей раз более агрессивно протянул лапу через дверцу для кормления и поцарапал когтем руку Лупе. Крови было немного; Лупе поднесла руку ко рту, а Омбре убрал лапу – и с виноватым видом отступил в свою клетку.

– Ты не виноват, – сказала Лупе льву. В темно-желтых глазах Омбре произошла перемена – его взгляд сфокусировался то ли на воркующей голубке, то ли на раненой кисти Лупе. Птица, должно быть, почувствовала на себе напряженный примеривающийся взгляд Омбре и улетела.

Глаза Омбре тут же приобрели обычное, даже несколько скучающее выражение. Два клоуна-карлика проковыляли мимо клеток со львами к душевым, шлепая сандалиями. На талии у обоих висели полотенца. Лев смотрел на клоунов без всякого интереса.

– ¡Hola, Омбре! – воскликнул Пивное Пузо.

– ¡Hola, Лупе! ¡Hola, брат Лупе! – сказал Пако.

Груди у трансвестита были такие маленькие (почти несуществующие), что Пако не утруждал себя необходимостью прикрывать их по пути в душ и обратно, а его щетина по утрам была более чем заметна. (Какие бы гормоны Пако ни принимал, его эстрогены были из другого источника, чем у Флор; Флор получала эстрогены у доктора Варгаса.)

Но, как сказала Флор, Пако был клоуном, стать мало-мальски приемлемой женщиной вовсе не являлось его целью. Пако был карликом-геем – в реальной жизни большую часть времени он вел себя как мужчина.

В гей-бар «Ля-Чина» на Бустаманте Пако наведывался как «он». И посещая «Ля-Корониту», где трансвеститы любили наряжаться в женское, Пако тоже был «он» – просто еще одним парнем среди гей-клиентуры.

Флор говорила, что на Пако активно клевали многие новички, те, кто впервые пробовал интим с мужчиной. (Может быть, новички смотрели на гей-карлика как на менее рискованный вариант для начала?)

Но когда Пако был в своей цирковой семье в «La Maravilla», клоун-карлик без всякой опаски становился «ею». Пако в роли женщины чувствовал себя вполне комфортно как трансвестит рядом с Пивным Пузом. В клоунских номерах они всегда изображали супружескую пару, но в реальной жизни Пивное Пузо был нормальным гетеросексуалом. Он был женат, и его жена не была карлицей.

Жена Пивного Пуза боялась забеременеть; она не хотела иметь ребенка-карлика. Она заставляла Пивное Пузо надевать два презерватива. Все в «La Maravilla» слышали рассказы Пивного Пуза о рисках, связанных с надеванием дополнительного презерватива.

– Никто так не делает – ни один человек, как тебе известно, не надевает два презерватива, – всегда говорил ему Пако, но Пивное Пузо по настоянию жены продолжал использовать по два презерватива.

Душевые кабины на открытом воздухе были сделаны из тонких листов фанеры – их можно было быстро собрать и разобрать. Иногда фанера падала – даже на того, кто принимал душ. У душевых кабин под открытым небом, какими пользовались в «La Maravilla», была такая же дурная слава, как и у презервативов Пивного Пуза. (То есть с ними было связано множество всяких неприятностей.)

Девушки-акробатки жаловались Соледад, что Игнасио подсматривает за ними в душе под открытым небом, но Соледад не могла помешать мужу быть развратной свиньей. В то утро, когда мерина Маньяну застрелили на кладбище, Долорес принимала душ под открытым небом; Пако и Пивное Пузо рассчитали время своего появления возле душа – они надеялись увидеть Долорес голой.

Два карлика-клоуна не были извращенцами – во всяком случае, не по отношению к прекрасной, но недоступной акробатке, самой Диве. Пако был геем – зачем ему подглядывать за Долорес? А у Пивного Пуза было все, чтобы обходиться и своей собственной «двухгондонной» женой; Пивное Пузо не испытывал личной потребности увидеть Долорес голой.

Но карлики поспорили между собой. Пако сказал: