И как раз, когда мать-филиппинка и ее смеющиеся дети стали догадываться, что эта самая яркая из всех поклажа принадлежит калеке, Хуан Диего подумал о сеньоре Эдуардо – о том, как застрелили его «лабика», когда мальчик только начинал формироваться как личность. На глаза Хуана Диего навернулись слезы от ужасной мысли, что его отвратительная сумка вполне вместила бы целых двух любимых Беатрис Эдварда Боншоу.
У взрослых так часто случается – их слезы неверно толкуют. (Кто может знать, какой момент своей жизни они заново переживают?) Благонастроенная мать и ее дети, должно быть, вообразили, что хромой человек плачет, потому что они смеялись над его сданной в багаж сумкой. На этом конфуз не закончился. В том районе аэропорта, где друзья, родственники и профессиональные водители ждали прибывших пассажиров, царил хаос. Молодая мать-филиппинка катила принадлежавшую Хуану Диего сумку, это подобие гроба на двух собак; он же боролся с ее сумкой и со своей ручной кладью; дети несли рюкзаки и – на двоих – мамину ручную кладь. Само собой, Хуан Диего должен был назвать услужливой молодой женщине свое имя, чтобы они вдвоем высматривали нужного водителя – того, который держал бы табличку с именем «Хуан Диего Герреро». Но на табличке водителя значился СЕНЬОР ГЕРРЕРО. Это смутило Хуана Диего, хотя молодая мать-филиппинка сразу догадалась, что к чему.
– Это ведь вас ждут, верно? – терпеливо спросила она.
Не так-то просто было ответить на вопрос, почему его смутило собственное имя, – на это понадобилась бы целая история, – но Хуан Диего прекрасно осознал контекст этого момента: от рождения он не был сеньором Герреро, но теперь он был Герреро, которого и ждал водитель.
– Вы ведь писатель, тот самый Хуан Диего Герреро? – спросил его молодой водитель приятной наружности.
– Да, – ответил Хуан Диего.
Ему не хотелось, чтобы молодую мать-филиппинку хотя бы чуть-чуть огорчило, что она не знала, кто он такой (писатель), но когда Хуан Диего оглянулся, ни ее, ни детей уже не было; она исчезла, так и не узнав, что он тот самый Хуан Диего Герреро. Так или иначе, она сделала в этом году свое доброе дело, подумал Хуан Диего.
– Меня назвали в честь одного писателя, – тем временем говорил молодой водитель; он напрягся, поднимая здоровенную оранжевую сумку в багажник своего лимузина. – Бьенвенидо Сантос – вы когда-нибудь читали его? – спросил водитель.
– Нет, но я слышал о нем, – ответил Хуан Диего. (Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь сказал то же самое обо мне! – подумал Хуан Диего.)
– Можете называть меня Бен, – улыбнулся водитель. – Некоторых людей озадачивает имя Бьенвенидо.
– Мне нравится «Бьенвенидо», – заметил Хуан Диего.
– В Маниле я буду вашим водителем, куда бы вы ни поехали, – и не только в этот раз, – сказал Бьенвенидо. – Ваш бывший студент попросил меня об этом, тот, который сообщил, что вы писатель, – пояснил водитель. – Простите, что не читал ваших книг. Я не знаю, знамениты ли вы…
– Я не знаменит, – торопливо уточнил Хуан Диего.
– Бьенвенидо Сантос знаменит – во всяком случае, был здесь знаменит, – сказал водитель. – Он уже умер. Я прочитал все его книги. Они довольно хорошие. Но я думаю, что это неправильно – называть своего ребенка в честь писателя. Я вырос, зная, что должен читать книги мистера Сантоса, их было много. Что, если бы я их возненавидел? Что, если бы я не любил читать? Это такое бремя – вот что я хочу сказать, – вздохнул Бьенвенидо.
– Я понимаю вас, – ответил Хуан Диего.
– У вас есть дети? – спросил водитель.
– У меня нет, – сказал Хуан Диего, но на этот вопрос было не просто ответить – тут была другая история, о которой Хуан Диего не любил вспоминать. – Если бы у меня были дети, я бы не стал называть их в честь писателей, – сказал он.
– Я уже знаю одно место, которое вы здесь должны посетить, – продолжал водитель. – Я понимаю, что вы хотите посетить Американское кладбище и Мемориал…
– Не в этот раз, – перебил его Хуан Диего. – Пока у меня совсем мало времени в Маниле, но когда вернусь…
– Меня устраивает любое время, когда вы туда соберетесь, сеньор Герреро, – быстро сказал Бьенвенидо.
– Пожалуйста, зовите меня Хуан Диего…
– Конечно, как вам угодно, – ответил водитель. – Я хочу сказать, Хуан Диего, что все принято во внимание – все устроено. Все, что вы захотите, в любое время…
– Я, возможно, поменяю отель – не в этот раз, а когда вернусь, – не подумав, брякнул Хуан Диего.
– Как скажете, – ответил Бьенвенидо.
– Я слышал плохие отзывы об этом отеле, – сказал Хуан Диего.
– Как водитель, я слышу много плохого о любом отеле! – сказал молодой человек.
– Что вы слышали о «Макати Шангри-Ла»? – спросил его Хуан Диего.
Движение транспорта остановилось; гул на запруженной машинами и людьми улице напоминал Хуану Диего неразбериху, царящую скорее на автобусной станции, чем в аэропорту. Небо было грязно-бежевым, воздух влажным и зловонным, а кондиционер в лимузине слишком уж нагонял холод.
– Дело лишь в том, чему вы готовы верить, – ответил Бьенвенидо. – А так, чего только не услышишь.