Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна

В субботу, перед третьим уроком, когда кончается маленькая перемена, я случайно натыкаюсь в коридоре на группу девочек. Тамара, прощаясь со своими «знатными» подружками и махая им рукой, кричит:

– Так помните: сегодня в шесть часов я вас жду!

– Придем, придем!

– Обязательно!

– Непременно придем! – кричат они ей, уходя в свое первое отделение.

А ровно через час, когда кончился третий урок и начинается большая перемена, Дрыгалка задерживает нас в классе. Удивительно, до чего она обожает портить нам большую перемену! Все стремятся выбежать из класса в коридор, завтракать, шуметь, а Дрыгалка непременно сократит перемену: хоть на пять минуток, хоть на минуточку, да сократит!

– Хованская! – вызывает Дрыгалка.

Тамара встает.

– Ваш дедушка подавал заявление о переводе вас в первое отделение?

– Нет, мой дедушка – князь Хованский – умер. А заявление подавал мой опекун, доктор Рогов.

Дрыгалка делает удивительно противное, насмешливое лицо и говорит с насмешкой:

– Ваш дедушка был князь? Вы в этом уверены?

– Он мне так говорил…

– Ах, он вам «говорил»? – уже открыто издевается Дрыгалка. – А вам известно, что такие вещи доказываются не словами, а документами?

Тамара молчит. Она очень бледна, и по губам ее пробегает что-то вроде мелкой судороги.

– Дедушка говорил мне… – выжимает она из себя наконец с усилием, – что наша грамота на княжество утеряна… но что мы все-таки князья.

– Ну, так вот, – с торжествующей интонацией продолжает Дрыгалка, – свободных мест в первом отделении нет. Дирекция готова была – для такого случая! – перевести кого-нибудь из первого отделения к нам во второе, а вас перевести от нас в первое. Но никаких документов о том, что вы – княжна, не имеется. Вы не княжна, а самозванка! И вас в первое отделение не переведут!.. – Затем, обращаясь к нам, Дрыгалка говорит, словно точку ставит: – Можете идти в коридор, медам!

И сама уходит из класса. Девочки со своими завтраками бегут в коридор. Часть девочек осталась в классе, в том числе и я. Я стою и боюсь поднять глаза. Боюсь посмотреть на девочек и увидеть: а вдруг они злорадствуют по поводу Тамары?.. И боюсь взглянуть на Тамару: а вдруг она плачет?

Но нет, девочки тоже не смотрят на Тамару, словно ничего не произошло. Мы выходим из класса группкой. Обернувшись в дверях, я вижу, как Тамара, очень бледная, поспешно, роняя вещи на пол, укладывает все свое классное хозяйство в сумку…

Выйдя в коридор, Меля запускает зубы в кусок пирога с капустой и говорит почти нечленораздельно:

– А ну его к богу, княжество это! Одна морока!

Остальные молчат. Но лица у них серьезные: сцена Дрыгалки с Тамарой произвела на всех тяжелое впечатление.

Мимо нас вихрем проносится Тамара, – в руке у нее сумка с книгами и тетрадями. Она мчится к лестнице и стрелой убегает вниз.

– Куда она? – тревожно говорит Маня Фейгель.

– Домой, наверно…

– Девочки! – говорит Лида с упреком. – Не будем заниматься чужими делами. Это называется: сплетничать.

Все молчаливо соглашаются с Лидой. Спустя минуту беседа бежит, как веселый ручеек, от одного предмета к другому. О Тамаре все забыли. Или делают вид, что забыли. Я – тоже. Конечно, мне ее немножко жалко: наверно, она огорчилась тем, что ее не хотят переводить в первое отделение. И Дрыгалка так насмешливо говорила ей: «Вы не княжна, а самозванка!» Кому же приятно слышать такое?

Но – удивительное дело! – слух об этом происшествии уже облетел весь институт. В коридоре все говорят только об этом. Ко мне подлетает Зоя Шабанова.

– Это правда? – спрашивает она с любопытством.

– Что «правда»?

– Да вот – про Хованскую?

Вокруг нас уже собралась толпа. Девочки набежали отовсюду, как куры на просо.

– А что такое – про Хованскую? – спрашиваю я с самым искренним недоумением.

В глазах Зои, да и некоторых других девочек, – жадное любопытство. Вот с таким выражением лица ходят по квартирам, чтоб посмотреть на незнакомых им покойников, или толпятся у церквей и костелов, чтоб увидеть незнакомых им новобрачных.

Это очень противно…

Очевидно, Лида Карцева чувствует то же, что и я, потому что она очень холодно смотрит на Зою и других девочек, обступивших нас.

– Да что такое мы должны знать про Хованскую? – говорит Лида спокойно. – Ничего мы не знаем! Дайте нам пройти…

Нас пропускают. Мы идем по коридору со своими завтраками и говорим о другом. О чем угодно, только не о Тамаре Хованской.

Вечером прибегает к нам Леня, очень взволнованный:

– Шашура! Идем к нам…

– Это зачем еще мне идти?

– Меня дедушка послал. «Скажи, говорит, Сашеньке (он тебя Сашенькой зовет… подумай, всех обезьян Сашеньками звать!), чтоб сейчас пришла к нам!»

Я понимаю это так, что у Тамары собрались все ее знатные гости и Ивану Константиновичу непременно хочется, чтобы пришла и я. А я так не хочу этой встречи с «графьями и князьями», что даже пропускаю мимо ушей Ленькину дразнилку про «обезьян».

– Зачем я к вам пойду? – ершусь я. – У вас и без меня гостей много…

– То-то и дело, что нет! – серьезно отвечает Леня. – Ни одного гостя и три телеги неприятностей… Пойдем, Шашура!

У Роговых еще в передней слышно, как заливается хохотом Тамара.