Дорога в бесконечность

И пошёл собирать народ по кабинетам, чтобы решить вопрос с предстоящими похоронами. Как он и ожидал, смерть Митрича никого не удивила. Но и денег ни у кого не оказалось. Только одна Мегера Ивановна, обозвав всех присутствующих вымогателями, отсчитала ровно пятьдесят копеек, произнеся голосом, не терпящим возражений: не дам всё равно больше полтинника, хоть все помрите сразу!

На такие деньги, естественно, приличные похороны не устроишь, размышлял Петров. О поминках речи не шло тем более. Самогона в деревне было хоть отбавляй, а смерть Митрича — официальный повод устроить минимум трёхдневную пьянку. И поняв, что с подчинённых уже больше ничего не возьмёшь, счетовод в угрюмом молчании вернулся в свой кабинет. Трупа на месте не было…

Как ни странно, Петров не испугался. Несколько минут он просто тупо смотрел на пустое место, а в голове вместо страшных мыслей крутились одни сплошные цифры. И тут вдруг опять вспомнился сон и небритая физиономия Митрича на деревенском кладбище. Не давая ещё отчёта тому, что он делает, счетовод тихо вышел, закрыл на увесистый замок почти никогда не закрывавшийся кабинет и, как во сне, пошёл…

Куда и как — не помнит. Очнулся на кладбище. Что-то родное, знакомое почудилось ему вдруг. Вот та самая свежая ещё могила. Женщины в чёрном. Петров подошёл ближе. А вместо женщин чернели обычные смородиновые кусты с почерневшими уже листьями…

— А Митрич где? — промелькнуло в голове. — Он же был!

— Я здесь, товарищ начальник — вдруг раздался над ухом знакомый сиплый голос и прямо в лицо пахнуло знакомым запахом самогона.

Петров даже не вздрогнул и опять почему-то не испугался. Чуть сверху над ним висела до боли родная небритая физиономия сторожа.

— Это сон? — спросил счетовод.

— Нет — ответил голос Митрича. — Помянём, что-ли раба божьего?

— Помянём — машинально ответил счетовод, взяв словно не своей рукой протянутый ему стакан. — А кого помянём-то?

Но Митрич уже не слушал его, потягивая из стакана терпкую сивуху. Петров наклонился над могилой. На самодельном кресте была прибита небольшая картонка — «Петров П. П.»

Счетовод почти машинально опрокинул в рот стакан мерзко пахнущей сивухи и вновь спросил:

— Это сон?

— А может, и правда сон — неожиданно поддержал его Митрич. — И ты, товарищ начальник, выходит, мне тоже снишься?

— А ты, выходит, мне — констатировал приходящий в себя счетовод.

Но Митрич не унимался.

— А это тогда как понимать, — показывая на могилу, — тоже сон?

— Да живой я, пьянь несчастная! — разозлился Петров.

— Но здесь же по-русски написано «Петров П. П.»? Что же тогда получается — ты не Петров. И ты не мой начальник! Тогда чей? — еле ворочая языком размышлял изрядно захмелевший сторож.

— Ну, тогда и ты — не сторож. И я тебя совсем знать не хочу! — вторил ему Петров, не ожидая того, что, вообще-то добродушный Митрич, может вдруг выйти из себя.

— А кто я по-твоему? — занося мощные ручищи над головой счетовода грозно зарычал бывший сторож.

Несмотря на то, что стакан самогона достаточно крепко затуманил разум Павла Петровича, однако он совершенно ясно осознал, что занесённые над ним кулаки Митрича могли легко сбить колхозного быка, а не только тщедушного счетовода. И он очень вовремя пошёл на попятную.

— Да ты, не кипятись, Василий Дмитриевич, — примирительно сказал Петров, вдруг вспомнив никогда не вспоминавшиеся ранее инициалы Митрича в полном расшифрованном виде. — Давай, лучше ещё выпьем и разберёмся на пока ещё трезвую голову.

Выпили. Закусили. Всё как полагается. Но Митрич не успокаивался.

— Ну? — вопрошающе спросил он.

— Ну? — промычал захмелевший Петров.

— Ладно, — вдруг неожиданно примиряюще произнёс до странности не пьянеющий Митрич, — будем считать, что всё это нам приснилось. Тогда мне пора…

— Куда? — теперь уже Петров спрашивал заплетающимся языком. — Отсюда прото не уходят, надо допить. За дружбу…

— До гроба! — согласился сторож.

Опять выпили. Опять закусили. Всё как полагается. Тут же под смородинным кустом и заснули.

Ночи в августе в здешних местах уже холодные. Первым проснулся счетовод Петров. Привычно пошарив рукой в темноте в поисках почему-то не звеневшего на этот раз будильника, он вдруг нащупал что-то странно непонятное. Рука потянулась всё выше, выше, выше…

— Крест — опалило как огнём ещё затуманенное самогоном сознание. — Ей, богу, крест! — чуть не вскрикнул дурным матом он — стопроцентный атеист, партиец с многолетним стажем и исключительно безукоризненной анкетой. А тут, как раз вовремя, из запоя вернулась и память: мёртвый Митрич, странное исчезновение трупа, оборотень в образе сторожа. И вот теперь Петрову по-настоящему стало страшно.

Но под боком кто-то вдруг заворочался. И сопеть стал — как живой. Счетовод пошарил рукой в только-только начинавшей разбегаться темноте. Нащупал, что-то тёплое, но жёсткое, на шерсть волчью похожее. И не успел руку отдёрнуть, как из темноты раздался почти не человеческий вопль.

— Чур, чур, изыди сатана…