– Зямолчи, сукин сын! – огрызнулся Дивероу, предчувствуя неизбежность своего поражения. – Что еще тебя интересует, кроме Дэнфорта?
– Раз уж ты затронул этот вопрос, то есть один приятель в Западном Берлине, с которым тебе надо побеседовать…
– Подожди! Ничего не говори мне больше, – устало перебил генерала Сэм. – Авиабилеты и гостиничный ордер будут у портье, прежде чем я смогу моргнуть глазом?
– В любом случае – к утру.
– Хорошо, Мак. Теперь я знаю, когда меня повесят. – Сэм снова задумался. Нет, как бы там ни было, но он должен выкарабкаться.
Маккензи вывел на бумаге: $ 20 000 000. Затем написал эту цифру прописью: двадцать миллионов долларов.
Как ни странно, но эта огромная сумма не произвела на него никакого впечатления. Наверное, потому, что деньги являлись для него средством, но никак не конечной целью. Хотя иногда ему и приходила мысль о том, что он мог бы спокойно назвать все это экономической победой, забрать всю сумму и уехать куда-нибудь на юг Франции. Тем более что он был уверен: ни Деллакроче, ни Дэнфорт не будут преследовать его и кровь, таким образом, не прольется. Но все это было не то. Деньги одновременно являлись и целью, и побочным продуктом. И еще легитимной формой наказания. И это было главным.
Время шло быстро, и он не мог позволить никаких отступлений от плана. Несколько месяцев назад кончилось лето, а ему предстояло еще очень многое сделать. Подбор и тренировка занятых в операции людей – процесс тоже длительный. Определенные трудности возникали с арендой и обустройством того места, где будет расположена база, и особенно с закупкой экипировки, требовавшей строжайшего соблюдения тайны. Да и сама подготовка к операции должна была занять несколько недель. Все говорило за то, что надо спешить. И поэтому, естественно, возникал соблазн отойти от главной стратегической линии и приступить к достижению намеченной цели еще до того, как будут собраны все деньги. Но это, вне всякого сомнения, было бы ошибкой. Он установил сумму в сорок миллионов отнюдь не из-за ее схожести с четырьмястами миллионами, хотя эти сорок миллионов и выглядели весьма солидно в договоре о создании компании с ограниченной ответственностью, который он уже заполнил, но и потому, что сорок миллионов покрывали все расходы, включая и непредвиденные.
Связанные, например, с такими обстоятельствами, как быстрый уход с поля боя.
У него должно быть ровно сорок миллионов. И он был готов уже заняться своим третьим инвестором.
Генрихом Кёнигом из Берлина.
Иметь дело с герром Кёнигом оказалось куда как сложно, в то время как Сидней Дэнфорт занимался своими операциями в Чили, а Анджело Деллакроче крайне небрежно обращался со своими средиземноморскими платежами и вел слишком широкий образ жизни. Генрих Кёниг не совершал очевидных ошибок, живя спокойной, размеренной жизнью сельского помещика в мирном сельском городишке в двадцати с лишним милях от Берлина.
Но двадцать два года тому назад этот же самый Кёниг блестяще играл в весьма опасную игру. В игру, на которой он не только сколотил состояние, но и обеспечил первоначальное накопление капитала и процветание своим разнообразным предприятиям.
Во времена расцвета «холодной войны» Кёниг был лисиным агентом, специализируясь в основном на шантаже. Он начал с того, что стал поставлять секретную информацию на одиночных агентов, затем занялся вымогательством, вытягивая крупные суммы с тех, кто, опасаясь разоблачения, готов был на все. Причем деньги он получал от противоборствующих разведок. И очень скоро добился от многих стран, зависевших экономически от воли противостоявших друг другу двух гигантских миров, исключительных прав на бестарифную торговлю для своих новых компаний. А потом ему с ловкостью Мефистофеля удалось вынудить Вашингтон, Лондон, Берлин, Бонн и Москву вывести его фирмы из-под действия тех законов, которые распространялись на подобные предприятия. И добился этого Кёниг благодаря тому, что объяснил каждому, что расскажет другим о кое-каких нелицеприятных фактах из его прошлой деятельности.
Впоследствии, к весьма большой радости многих правительств, Кёниг ушел со сцены. Он создал свою империю буквально на трупах и покалеченных телах почти половины чиновников и предпринимателей Европы и Америки. Сам же остался в неприкосновенности благодари целой системе ответных репрессивных мер, готовой быть запущенной в любой момент. А какой чиновник, министр или государственный деятель, включая и главу правительства, мог позволить себе приблизиться к ящику Пандоры с его ужасами? Таким образом, Кёниг оставался в такой же безопасности и после своего ухода со сцены, в какой находился и во времена своей бурной деятельности.
Во главу своей политики Кёниг ставил страх. Хотя этот страх и мог исчезнуть, если человеку становилось наплевать и на реакцию, и на репрессии – и на правительственном, и на промышленном, и на международном уровнях.
И вполне естественно, этим же оружием воспользовался и Хаукинз.